– Ты ж воин, – перебил Иоанн с коварной ухмылкой на лице. – Как же так? Али забыл, что мне по осени сказывал?
– Помню, государь, – кивнул я. – Но иной раз, чтоб защитить невинного, можно и в шкуру ката забраться… на время.
– А ежели и впрямь дозволю да кого-нибудь на пробу дам? – ехидно осведомился царь.
– Только вначале поведай, какую ложь ты хочешь от него услышать, и он тебе ее не просто скажет, но и на иконах поклянется, что сказывает одну только правду, – заверил я его.
– Уверенно речешь, – одобрил Иоанн. – Никак доводилось уже так-то…
– Нет, государь. Но дурное дело – нехитрое. Как-нибудь управлюсь… с бо… – И тут же поправился, не желая позорить бога: – С чьей-нибудь помощью.
Царь некоторое время пытливо всматривался в меня, колеблясь, но затем великодушно махнул рукой.
– Ладно, и без того обойдемся. Верю. К словесам тех, кои на дыбе повисели, я и сам доверия не имею, – сознался он. – Но есть и иной доводчик, кой сам пришел. С им яко пояснишь? Его-то на дыбу никто не подвешивал, на боярское ложе не укладывал, с дитем нянчиться не заставлял[69]. Все по своей доброй воле выложил. На это что скажешь?
– Не по доброй государь – по злой, – поправил я. – По своей злой воле. А может, не только по своей. – И мечтательно протянул: – Вот его-то я попытал бы с радостью…
– И это можно, – кивнул Иоанн.
Я спохватился. И как теперь выкручиваться? Нет, убить я неведомого мерзавца убил бы, да и то предпочтительнее на поединке, а вот пытать мне не улыбалось. И я остановил царя, который уже повернулся к своим катам и даже раскрыл рот, чтобы дать команду.
– Не торопись, государь. Дозволь, я прежде догадаюсь, как его звать-величать, – попросил я.
Брови Иоанна удивленно взметнулись вверх.
– И кто же? – полюбопытствовал он.
– Осьмушка, государь, – уверенно произнес я. – Из ратных холопов князя Михайлы Иваныча только он один мог такой поклеп измыслить. – И по лицу царя тут же понял, что попал точно в цель.
На мысль об остроносом меня в первую очередь навел список, который зачитывал Годунов. Конечно, в нем не было не только Осьмушки – многих. Вот только отчего-то в первую очередь подумал я именно о нем. Не тот он человек, чтоб отстаивать Воротынского. Спасая свою шкуру, он сразу и с легкостью подтвердил бы все, что ни спросили. Значит…
– Пошто о нем помыслил?
– Раз поклеп, стало быть, задумал его человечишко из самых что ни на есть подлых, – пояснил я. – А гнуснее его у князя холопов нет. К тому же он тать из беглых. Прибился к Михайле Иванычу, пред тем как Девлет Москву спалил…
– А откель ведаешь, что из беглых, да еще и тать? – перебил Иоанн.