– Что беглый – догадки, а что тать – ведаю доподлинно. Он же и меня грабил, – усмехнулся я. – Тому и видоки есть. – И мгновенно напоролся на расширенные от ужаса зрачки Годунова, стоящего за царской спиной.
Ох черт! И впрямь нельзя рассказывать про налет на усадьбу. Если дотошный Иоанн начнет копать, чего я туда приперся да с какой целью, непременно всплывет имя Висковатого-младшего, и кое-кому мало не покажется. Надо исправляться.
– А первым из видоков могу назвать торгового гостя Прова Титова, с коим мы ездили на торжище в Кострому. Этот Осьмушка устроился к нему под личиной приказчика да потом, уже в пути, не удержавшись, выкрал мой ларец с деньгой. Тому послухов из числа людишек купца наберется десятка два, а то и поболе. Жаль, что нам тогда его настичь не удалось – удрал. – И вопросительно посмотрел на Бориса: так сойдет?
Ага, успокоился парень. Вот и славно.
– А пошто князю о том не сказывал? – недовольно – и впрямь стукач получался из ненадежных – осведомился Иоанн.
– По первости хотел я его уличить, когда повстречал, да Осьмушка меня опередил – сам Михайле Иванычу во всем покаялся, и князь повелел, чтобы он свои грехи в битве за Русь кровью искупил. А коли жив останется, значит, на то божья воля и господь его прощает.
– Лжа, – прохрипел лежавший, с усилием отрывая голову от земляного пола. – Не сказывал он мне про татьбу. Повинился лишь в том, что из беглых. А мне в ту пору кажный человечишко дорог был, вот я и…
Он не договорил, потеряв сознание. Кат тут же засуетился подле, пытаясь привести князя в чувство – пытать, когда человек не чувствует боли, да и вообще ничего, бессмысленно и неинтересно.
– Ну а опосля? – не отставал Иоанн.
Я пожал плечами:
– Худого не скажу – бился он славно. Но все одно – погань. У него не только зубы – душа прогнила. Насквозь. – И, не удержавшись, попрекнул: – А ты, государь, ему поверил.
Иоанн, криво ухмыльнувшись, ничего не ответил – оперевшись на посох, он стоял в раздумье, явно не собираясь вызывать Осьмушку и подвешивать на дыбу. Странно. Коль выяснять истину, так до конца – чего останавливаться на полпути. Тем более вот же он – беглый тать. Рядом совсем, в темнице награды дожидается, своих тридцати сребреников.
И только потом до меня дошло. Да не нужна царю истина! Совсем не нужна. Ему чужие лавры спасителя Руси покоя не давали, а тут как раз подходящий случай. И сколько бы я ни распинался, убеждая его в невиновности князя, – бесполезно.
Нет, в душе-то он со мной, может, и согласится, что корешки с травками подброшены, а может, уже согласился, но все равно сделает вид, что не верит. Не простит он князю эдакой славы, а потому на Воротынском можно смело ставить крест. Могильный. Был князь, и нет князя. Все. Хана. Амба. Крышка. Кирдык. Ничего хорошего Михайле Ивановичу впереди не светит. Только плаха, а то и что-нибудь похлеще – фантазии у венценосца в этих вопросах на трех Толкиенов хватит. Сам Мордор обзавидовался бы.