Петр Сергеевич посидел с нами еще немного, даже поспорил о футболе, а потом попрощался, ушел.
И вот к вечеру я почувствовал, что мне нужно увидеть дядю Васю. Нужно, и все. Хоть я и не знал зачем.
Я поднялся на четвертый этаж и позвонил.
Долго никто не открывал. «Может, убежать, пока не поздно? Но сегодня дядя Вася дома, сегодня в театре выходной, а потом жди…»
Щелкнул замок, и в двери появился дядя Вася. Рубашка на нем была не застегнута. Лицо мятое, опухшее.
— Вы к кому? — спросил он.
Я понял, что он не узнает меня. Освещение на лестничной площадке было слабое.
— К вам, — сказал я. — Можно?
Он посторонился, и я вошел в коридор. Тут он меня узнал.
— Ты что?
— Так, — проговорил я и посмотрел на стену коридора, где был подвешен за раму чей-то велосипед. «Наверное, соседский», — подумал я.
— Проходи, если «так», — сказал дядя Вася и кивнул на полуоткрытую дверь.
Комната была небольшая, да в ней еще стояли диван, стол с двумя стульями, шкаф и этажерка, набитая книгами. Поэтому в комнате было совсем тесно.
— Садись, я сейчас приду, — сказал дядя Вася и вышел из комнаты.
Куда сесть, я не знал. На столе были остатки ужина — банка с кильками, несколько вареных картофелин, пол-луковицы, почти пустая бутылка водки. Самому сесть за стол было неловко: я же не есть сюда пришел. А на диван тоже не сядешь: на нем валялось сбившееся тонкое одеяло, очевидно, дядя Вася лежал, перед тем как я заявился.
Я перенес стул к окну и сел там. Только теперь я заметил возле шкафа еще одну дверь. Она была приоткрыта, и я лишь мог рассмотреть, что на стене в той комнате висит много картин, а больше ничего не было видно.
Здесь, в комнате, где я находился, тоже висели картины. Но их было всего три. С одной печально смотрела молодая женщина. По выражению ее глаз мне казалось, что она хотела что-то сказать или, вернее, о чем-то попросить. На двух других картинах были городские виды.
Вошел дядя Вася.
— Поставил чайник, — сказал он. — Ты ведь еще водку не пьешь?
— Не пью.
— И правильно. Не пей никогда.
Я покосился в угол комнаты, где выстроились в ряд бутылки. Как футболисты перед фотографом. Стоят, тесно прижавшись. В одной форме. Зелененькой.
— Мне можно, — проговорил дядя Вася, перехватив мой взгляд. — Насчет меня статья особая вышла.
— Почему? — нелепо спросил я. Он пожал плечами:
— Почему?… Не знаю. И верно — почему? — Он придвинул к себе бутылку, повертел ее за горлышко двумя пальцами, отставил. — А ты что там уселся? Иди к столу. Гость называется.
Я подсел к нему.
— Бери кильки, — предложил он. — Вот хлеб, масло.