А я-то думал, что там что-нибудь страшное происходит, как, например, в кинокартине «Вий» у Гоголя.
Через несколько дней я книжку вернул.
Таня открыла мне дверь, и я сразу же заметил, что «конского хвостика» уже нет. У нее была теперь короткая, почти мальчишеская стрижка. Так ей тоже шло. Правда, вначале я как-то не мог привыкнуть к этому.
— Понравилась? — спросила Таня, взяв у меня книгу.
— Ага, — сказал я из приличия. — Здорово там это… Мельник Князя пугает… «Я ворон! — кричит. — Я ворон!»
Таня рассмеялась.
— Послезавтра дадут пригласительные. Посмотришь.
— Таня, — заметил Иван Денисович, — ты же знаешь, про оперы говорят: послушаешь.
— А иногда — посмотришь, — быстро ответила она, сверкнула своими зеленоватыми глазами и снова рассмеялась.
Почему она смеется, я не понимал. Но мне нравился ее смех. От него становилось тепло и чуть тревожно. Во мне теперь что-то сладко вздрагивало, когда я слышал, как она смеется. Смех ее был звонкий и очень короткий, словно всплеск на пустынной реке.
Я вдруг захотел, чтобы она что-нибудь для меня сделала. Что-то такое необходимое. Мне казалось, что и Тане будет приятно это сделать. Только я никак не мог придумать это необходимое.
Когда я уже прощался, я взглянул случайно на окно и…
— Таня, — сказал я, — ты вечером сможешь подойти к окну?
— Смогу, а зачем? — Уголки ее губ чуть приподнялись.
— Просто так. Подойди на две минуты, ладно?
— Ладно, а во сколько?
— Ну… ну ровно в десять.
— Угу, — кивнула она.
Ровно в десять, когда уже было темно, я стоял под деревом, что росло напротив ее окна.
Подойти она не забыла, и мне было очень приятно увидеть ее в зеленом «кусочке морского дна». Меня она вряд ли видела, хотя и смотрела какое-то время вниз на дерево.
Это повторилось и назавтра, хотя я не просил се. Она опять посмотрела в сторону дерева. А может, Таня меня все же рассмотрела? Я весь вечер думал об этом, а потом долго не мог уснуть.
На следующий день, когда я стоял с ребятами около своего подъезда, вдруг появилась Таня.
Все взглянули на меня (во дворе, конечно, заметили, что я стал посматривать на ее окно), и я тут же почувствовал, как предательски краснеет мое лицо.
Таня направилась прямо к нам.
В руке у нее белел какой-то листок.
— Вот пригласительный, — сказала она, — начало сегодня в двенадцать.
Рука моя не поднималась, чтобы взять этот листок.
— Я не могу, — выдавил наконец я. — Мне нужно… это… к тетке. Она на дачу переезжает. В Малановку… правда.
Таня повернулась и пошла на улицу.
— А Русалка-то без хвоста, — сказал кто-то. И другой добавил:
— Чем же она теперь рыб отгонять будет?