А меня, его слова, словно огонь, грели. Я ж просто так ни в один подвал, а тем более в ход подземный не полезу. Задарма, то есть. Даже ради спасения целой нации.
— Ну, вот и пришли, родимый ты наш.
Пещера, куда меня затащили шляпы с ножками, выглядела как самый настоящий бункер.
Мало того, что вход в нее преграждали двойные, обитые кованым железом, двери с хитроумными запорами. Мало того, что по настоянию хозяев пришлось вытащить из карманов все металлические предметы — «Звону не оберешься от аппарата секретного». Ко всему, дорогу преграждали два здоровенных бегемота вот с такими пастями, которые грязно облаяли не только меня, но и шляп.
Пока отгоняли бегемотов, глаза привыкли к слабому освещению, которое в бункере создавали коряги светящиеся. И сердце мое заколотилось с бешеной силой.
Посередине пещеры-бункера стоял турник деревянный, а на турнике, вверх ногами, висела куколка моя. Точь-в-точь, как на фотографии. Уцепилась лапками в перекладину и покачивается медленно.
Как увидела меня, жениха своего нареченного, так глазки ее зажглись красным пламенем, а морда совсем уж страшной стала. И колокольчики по пещере звоном своим забегали. Тихие и мелодичные.
— Здоровается она с тобой, — дернул меня за рукав один из дедуль, — Радуется, что пришел. Говорит, долго ждала, все глазоньки проплакала. Видишь, сколько наплакала то?
Под турником с висящим на нем телом невесты стояло два ведра. Одно как раз под правым красным глазом. Второе, соответственно, под вторым таким же. И в каждом ведре с горкой каменьев самоцветных навалено.
— Ими, ими, любезная наша плачет. Как затоскует по судьбе своей горемычной, так и скатываются с глаз ее каменья эти.
Кузьмич прижался к моему уху и быстро прошептал:
— Забирай скорее ее, командир, а уж в Корабле мы ее заставим слезушки полить. Я уж постараюсь. Тут в ведрах их как раз на два миллиона брюликов и потянет. А постараться, так совсем богачами заделаемся.
В голове включился микрокалькулятор. Два ведра — два миллиона. Сколько ж она за год накапает? Клад, а не женщина.
Думу то думаю, а на душе неуютно как-то. Смех этот меня из равновесия выводит. Забирается в самую печенку и щекочет там, к сердцу просится.
— А чего она в слизи то? — поинтересовался я. Куколка моя и в самом деле, словно в соплях висела.
Дедушки охотно прояснили ситуацию.
— Без этой защитной оболочки невидаль вселенская, КБ Железное распроклятое, ее быстро учует. Так что ты ее не снимай, любезный, пока надежда наша в силу не войдет, из кокона своего не вылупится.
— И долго она там собирается мурыжится, сидеть, то есть? — кокон-то, еще и пованивает. А мне больно охота такую вонь на Корабль переть. Волк и обидеться может.