С колеса обозрения был виден родной завод, на центрифуге девушка до того испугалась, что всю дорогу не переставала глупо хихикать, а на паровозике Краслен с Бензиной так горячо целовались, что ехали одни в вагончике: люди не хотели им мешать и садились в следующий и предыдущий. Осуждать влюбленных никому, разумеется, и в голову не приходило.
Потом снова танцевали под оркестр в общественном саду, играли в бадминтон взятыми напрокат ракетками, брызгали друг в друга водой из фонтанов, слушали напутствия партийных руководов из радиоточки, любовались махолетчиками в небе. В пять часов пошли в кино на «Папиросницу». До дома добрались только к восьми.
В фойе жилкомбината проводились выставки искусства. Пару дней назад произведения рабочего фотографа сменились яркими полотнами известных кубофутуристов, и теперь со стен глядели рвущиеся ввысь аэропланы, полные движения спортсмены с миллионом рук и ног, летящие, ломающие хрупкий свод небес ракеты, мощные конструкции с множеством колес, винтов, турбин и люди, чьи портреты, будто бы взрываясь, разлетались на цилиндры и кубы.
Еще в фойе имелось множество колонн: прозрачных, круглых, расширяющихся кверху, словно сталактиты или капли с потолка. Внутри каждой из них застыла своя композиция: художники соединили в них кусочки дерева, газеты, шестеренки, бигуди, пружины, лампочки, чернильницы и множество других вещей – простых, но неожиданных. Бензине нравилось разглядывать объемные коллажи, у нее даже была любимая колонна. Перед тем как разойтись по своим блокам, влюбленные, как всегда, обнялись возле нее.
– А может, знаешь что? – сказал Краслен. – А может, это? Может, это самое, ага? Зайдешь ко мне? Ребят-то нету.
– Что-то мне не хочется…
– Ломаешься!
– Нет, просто не хочу. Вот, может, завтра…
– Но, Бензина, это же мещанство! Коммунисты – за свободную любовь! Что за буржазное кокетство?! Что за глупая попытка отрицать потребность человека в половом…
Бензина перебила:
– Да? А что сказал товарищ Небоскребов на последнем съезде партии о новом понимании женской свободы? Ну-ка, перескажи!
Тут пришел черед смутиться парню: да, уела так уела!
* * *
А тридцать шесть лет назад еще мало кто верил в то, что красностранскому царизму, имевшему тысячелетнюю историю, однажды придет конец. Коммунистические ячейки были немногочисленны и беспощадно преследовались. Страной, где читать и писать умел только каждый десятый, правили помещики, буржуи и попы. Пролетариат и крестьянство казались им всего лишь послушным стадом, созданным для удовлетворения их, господских, нужд.