Артем сейчас испытывал глубочайшую благодарность к этой джонке, почти как к живому существу, за их спасение, за то, что она как-то умудрилась выкарабкаться из этого кошмара. Сегодня ему открылось, отчего моряки так сентиментально, зачастую до смешного, относятся к своим кораблям.
Штормовое море повыкидывало на свои берега много всякой дряни. Когда оно успокоилось и отступило, на песке осталась широкая полоса, состоящая из всякого мусора. Тут был тростник, водоросли, раковины, мертвые рыбы, плавник, то бишь дерево, белое от морской соли. На морском берегу лежали даже целые деревья, вырванные с корнем, и обломки погибших кораблей. Наверное, во всем этом можно было найти что-то интересное и полезное, если основательно покопаться, но никому из людей, потерпевших крушение, такое не пришло в голову. Моряки занялись другими делами. Они набрали тростника и сучьев, уже высушенных солнцем, и развели костер, чтобы просушить на нем одежду и приготовить еду из сохранившихся запасов, не попорченных морской водой.
«Хотя одежду можно и не сушить, – подумал Артем. – Высохнет и так, на теле. Сейчас уже тепло, градусов шестнадцать, а солнце еще не в зените. Если так пойдет, то к полудню может раскочегариться и до двадцати с лишним. Осень, даже поздняя, в этих широтах чрезмерной суровостью не отличается. Кстати, неплохо было бы прояснить, а что это, собственно, за широты такие? Помотало нас знатно. За время, проведенное в штормовом море, джонку могло отнести на многие сотни километров от островов Рюкю, причем что в одну, что в другую сторону. Будь я хоть трижды просоленный морской волк, все равно в той круговерти и свистопляске не смог бы определить, в какую сторону света нас несет безбашенный шторм».
Ну хорошо, допустим, что Артем узнал бы сейчас точную широту этого вот места, пусть даже вместе с долготой, пусть даже вплоть до сотых долей градуса – это бы ровным счетом ничего ему не дало. Да и китайским морякам во главе со своим капитаном тоже ничего не дало бы, потому как эти дальневосточные магелланы еще не знакомы с географическими картами, равно как и с приборами, по которым определяют координаты, со всякими там сектантами, не говоря уж о более сложных изобретениях человеческого ума. Они тут плавают по-дедовски, на глазок. У капитана Гао даже компаса нет. Сей прибор ему известен, но он, видите ли, и без него всю жизнь прекрасно обходится, потому как над головой всегда есть солнце, а когда его все же нет – к его услугам карта звездного неба, самая надежная из всех. К тому же капитан Гао всю жизнь плавает по одному и тому же морскому пути, который знает столь же хорошо, как земледелец собственное поле.