досягаемости) и разжег очаг при помощи своего факела, затем затеплил
огонек стоявшей на столе коптилки и загасил факел, сунув в кадушку с
водой. Подвесив котелок над огнем, он вдруг повернулся к Эвьет:
— А ты чего все молчишь? Немая, что ль?
— К чему лишние слова, если Дольф все говорит правильно, — пожала
плечами баронесса.
— Дольф? — прищурился мельник. — Я думал, он твой дядя.
— Ну да, дядя, — на ходу перестроилась Эвелина. — Но я зову его
просто Дольф, он сам так попросил. Он говорит, что, когда его называют
дядей, чувствует себя стариком.
— Эвьет, ты так выболтаешь все мои секреты, — изобразил смущение я.
— Вот что я тебе скажу, девочка, — произнес мельник, недобро
зыркнув в мою сторону. — Что бы он тебе ни наговорил — не бойся. Если ты
с ним не по своей воле, то только мигни — я его живо по стенке размажу,
кем бы он ни был.
Эвьет прыснула — настолько нелепым показалось ей такое
предположение.
— Нет, все в порядке, — весело пояснила она. — Никто меня не
похищал и не принуждал.
— Ну ладно, коли так. А ты, — он обернулся ко мне, — не серчай. Сам
знаешь, небось — люди, они всякие бывают.
Он поставил перед нами две глиняные тарелки (сам он, очевидно, уже
поужинал), положил деревянные ложки и продолжил свои расспросы:
— А что ж ты, да еще с девчонкой, по ночам путешествуешь?
— Так вышло, что ночь в дороге застала, — ответил я. — Мы здешних
мест не знаем. Хотели переправиться выше по течению, а там дорога прямо
в реку упирается… Хотя вообще-то ночь — самое безопасное время. Ибо
те, с кем лучше не встречаться, тоже люди и ночью предпочитают спать.
— Тоже верно, — хмыкнул мельник. — По нонешней поре день для
злодейств сподручнее. Хотя, смотря для каких… А моста выше нет, да.
Был раньше, хотя и не чиненый сто лет, по нему уж опасно ездить было, но
еще прошлой весной его совсем снесло.
— Что ж новый не наведут? Вроде речка неширокая, не так много
работы.
— А по этой речке граница графств проходит. На этом берегу
грифонские вассалы, на том львиные… Вы сами-то чьих будете?
— Ничьих, — ответил я поспешно, прежде чем Эвьет успела открыть
рот. — Мы из вольного города. И войну эту в гробу видали.
— Вот и правильно, — кивнул старик. — Я тоже ни за кого. Ко мне
муку молоть и те, и другие ездят. А мука — она и есть мука, ни на цвет,
ни на вкус не различишь, из чьего зерна она смолота…
— Как же ездят, если переправы нет?
— Ниже по течению брод есть. Но вообще ты прав, в последнее время с
того берега меньше клиентов стало. Хотя, может, им просто молоть
нечего… Ну, кажись, согрелось, — он опустил черпак в котелок,
осторожно попробовал, затем, сунув руку в рукавицу, снял котелок с огня