Атр повернулся с боку на бок, что-то глухо простонал во сне и попытался сделать шаг. Хобот спального мешка не дал ему двинуться с места, и ротмистру приснилось, что ноги его будто склеены и он не может вырваться, шагнуть вперёд. Тут дверь приоткрылась, Атр увидел молодого адъютанта, такого же бледного, как и брат. Он доложил Ориену что-то неслышное, тот кивнул и сделал три шага к двери. Атр с интересом следил за происходящим.
Он нередко видел брата во сне, иногда беседовал с ним и даже ел за одним столом, но в нынешнем сне была странность: Ориен и окружавшие его люди что-то говорили, но ротмистр никак не мог разобрать, что. Он всматривался в движения губ старшего Тоота, силясь понять, о чём идёт речь. Но тщетно. Зыбкие образы расплывались перед ним при каждой попытке вглядеться. Адъютант отступил, пропуская в комнату новых визитёров.
Ротмистр застонал, пытаясь нащупать что-то во сне, ухватился за край деревянного верстака и сжал его с такой силой, что ногти впились в столешницу.
— Эк его! — вздохнул, глядя на мечущегося во сне офицера, один из бойцов комендантской роты. — Воюет, небось.
— Воюет, — кивнул ему в ответ хмурого вида седоусый фельдфебель. — Я по себе знаю. Сколько раз снилось, будто хонтийцы меня в плен берут, патроны закончились, взять неоткуда, а эти гады окружили, хохочут… Я мечусь, ищу, где бы спрятаться, да негде.
— Это что, вправду было, энц фельдфебель?
— Да как сказать. Быть-то не было. В счастливый час обошлось. А могло быть. Патроны и впрямь кончились, а хонтийцы, как я стрелять перестал, обо мне, видать, забыли и стороной обошли. Я потом день по кустам да буеракам прятался, а ночью к своим пробрался.
— Чудно, — удивился солдат. — Вроде ж и не было, а снится, как наяву.
— Эх, парень-парень. Молодой ты ещё, зелёный, необстрелянный. Мозг — он штука тонкая. Если уж что в него втемяшится, не запомнится, а вот именно втемяшится, то ли со страху, то ли, наоборот, от великой радости, так вот хоть чем вытравливай — не выведешь. Я тогда знаешь, как перепугался? Ого-го! Чуть не обделался. Ты, парень, не видел, что хонтийцы с пленными делают.
— Так то ж когда было! Испугались, да не струсили. Как ни крути, а героем вышли.
— Это пока у тебя глаза открыты — ты герой. А как ухо на подушку-то опустишь, она такого напомнит, такого нашепчет, всё нутро вывернет, ничего не пощадит. Ишь как мается, бедняга, — ветеран поглядел на стрелки старого хронометра, — уже полтора часа, почитай, спит, а всё никак не успокоится. Днём-то вон какой орел был, хоть на плакат!
Тоот вновь застонал. Перед ним стоял его брат и крепко обнимал избитого в кровь Гая Дэнна. За ним, удивлённо оглядываясь по сторонам, чуть сконфуженно жалась Юна.