— Вовремя мы наряд на бревна получили… — по пути заметил Евменов, оглядываясь на взрывы, один за другим выраставшие около самого берега.
В обозе бойцов снабжали необходимым пиляще-рубящим инвентарем, а также выдавали сухой паек — по полбуханки черного солдатского хлеба и по консервной банке на троих. Сунув Аникину в руки топор, начхоз не преминул ухмыльнуться ему в лицо.
— Ну, чё, старшина, повезло, так сказать, со спиртиком? Или для тебя не нашлось в аптечке санинструктора ничего горячительного?
— А это не твое, так сказать, дело, старшина… — перекинув в руках полученный только что топор, веско и зло ответил ему Андрей. С опаской глянув на нетерпеливо танцующее в руках Аникина топорище, начхоз торопливо пробурчал, идя на попятный:
— Ладно, ладно, в бутылку не лезь… Из-за бабы еще рубиться удумал… Для лесозаготовок вон силушку побереги…
— Ты за мои силушки не беспокойся, старшина… — спокойно ответил Аникин и многозначительно добавил, почесав лезвием себе щеку: — И тоже… береги себя. А то бывает: против бабы — герой, а против мужского разговора — сопля соплей…
— Следующий! Следующий! — ничего Аникину не ответив, нервно закричал начхоз.
Время после построения полетело как-то быстро. Отделение поставили на череду тополей, которые росли ровнехоньким рядом вдоль некогда колхозного поля.
— Ишь, как вымахали… — завороженно, будто смакую предстоящую работу, проговорил Бондарь. — Аж рубить жалко.
— Ничего, Богдан Николаич, фашистов прогоним, колхозники новые тополя посадят… — заметил Попов.
— И то верно, — кивнул Бондарь. — Хоть что-то здравое от тебя услышал, Попов. Ну, взялись за гуж…
Аникинцы включились в работу со смаком, даже с наслаждением, в аккурат, как в пословице: лес рубят — щепки летят. Только не было в этих словах для солдат никакого второго смысла. Щепки так и летели во все стороны. Работа на лесозаготовках кипела. Топоры только и мелькали вверх-вниз, сплошным перестуком накладываясь на непрерывное «вжик-вжик» двух двуручных пил. Не часто на фронте удавалось приобщиться к мирному делу, до которого стосковались у всех руки. И вот уже никто не замечал ни дождя, насквозь промочившего шинели и полушубки, ни раскисшей грязи, в которой прочно увязали сапоги.
— Осторожно, берегись! — зычный окрик Бондаря расчистил от работающих место падения очередного дерева. И вот оно с шумом и треском, перекрывающим гул канонады, рухнуло в мокрую, мягкую, как перина, заждавшуюся хозяйских рук землю.
За рухнувшее дерево тут же брались топоры, стесывая сучья и ветки. Бондарь, методично, одним ударом оттяпывая толстенные суки, то и дело останавливался, принимаясь счищать налипавший на сапоги жирный, как черное масло, чернозем.