Перед ними широкий, бурный поток реки. Да, именно здесь, на Днестре, по замыслу доблестного командования, должно наконец застопориться непрерывное наступление русских на Юго-Восточном фронте. Они двигались по кровавым следам, по пятам за измотанными, в клочья избитыми и изодранными немецкими дивизиями. Они с наскока, точно играючи, брали неприступные укрепрайоны, не обращая внимания на отчаянное, остервенелое сопротивление, взламывали глухую, месяцами готовившуюся оборону городов. Севастополь, Херсон, Николаев, Одесса… Постепенно, месяц за месяцем, неделя за неделей, сутки за сутками, были освобождены вся южная Украина, Крым, Черноморское побережье.
Эти русские сделались неотвратимы и ужасны, как сама смерть. Ужас догонял на расстоянии вместе с гулом приближающейся канонады. Он проникал глубоко, в самое нутро спешно отступающих немецких солдат, словно плеткой подстегивая их измотанный, спотыкающийся, волочащийся шаг. Немногим посчастливилось перебраться за Днестр. Эти ошметки тут же отправили в запасные полки. Им давалась короткая передышка — прийти в себя, отойти от смертельной погони.
Эта передышка была не положена только одним — испытуемым «пятисотого» батальона. Спешно пополнив личный состав новобранцами, их оставили здесь, на передовой. Как до полусмерти искусанного волка, сумевшего вырваться из зубов травивших его гончих, чудом, на последнем дыхании переплывшего через реку и упершегося в глухую стену. Теперь обессиленному зверю оставалось одно — спешно зализывать раны и с глухим рычанием вглядываться в преследователей, которые плыли к нему через бурливо-безудержный поток весеннего Днестра…
Прошел всего лишь какой-то миг, и еще одна фигурка кувырнулась с того же плота. Второй солдат упал как-то смешно и нелепо. Его словно отбросило. Он шлепнулся в воду и на секунду исчез в темной воде. Но тут же вынырнул. Его, наверное, ранило в руку и от удара пули скинуло в воду. Быстрое, неровное течение тут же подхватило его и отнесло далеко от плота.
Он греб только одной рукой, вернее, не греб, а судорожно бил по мглисто-бурой воде. И кричал, истошно и дико. Крик его и звуки барахтающегося тела были хорошо слышны. Они прорывались сквозь грохот артиллерийских разрывов и разносились далеко по речной глади. В мокрой шинели, в ледяной воде, да еще с ранением, долго на плаву не продержишься. Товарищи солдата, те, что оставались на плоту, пытались к нему подгрести, но течение только крутило их на месте и относило от тонущего все дальше. В следующее мгновение он отчаянно откинул голову с разинутым ртом и исчез. Грязная, лоснящаяся, словно от жира, кожа огромного речного змея, сморщившись, тут же расправилась.