Все еще продолжая смеяться, она медленно, расслабленно встала и направилась в сарай. Вера завозилась в сарае на минуту дольше. Она скинула свой полушубок, оставшись в одной кацавейке, и пуховый платок перевязала на шею, оставив на голове лишь цветастую косынку. Кроме ложки она взяла с собой стакан и упрятанную в углу, под кучей всякого хлама, бутылку виноградной самогонки.
— Ну, что, мамалига,— посмеиваясь, произнесла она, выходя наружу. И застыла, увидев происходящее. Возле казана с ухой никого не было. Немца она увидела не сразу. Дунувший порыв ветра сильнее склонил гривы камышей, открыв ей обзор на речку. Немец, спиной к ней, что есть силы греб веслом, зачерпывая воду то справа, то слева. Он старался подобраться ближе к тому берегу и одновременно править по течению, в сторону Днестра.
Боль, обида и ярость одновременно захлестнули Веру волной звериной ненависти. Бутылка, стакан и ложка выпали из ее рук. Из груди исторгся крик, больше похожий на рев раненой хищницы. Этот крик услышал Отто. Обернувшись, он молча посмотрел на нее, как бы прося прощения за совершенное, и тут же снова принялся грести.
Женщина метнулась было к берегу, но остановилась почти у самой кромки воды. Она резко повернулась и бросилась обратно. Подбежав к сараю, она схватила длинную палку с привязанным к одному концу напильником. Степан вязал накрепко, так, что не отдерешь. Она старательно затачивала лезвие перед каждым выходом на рыбную охоту, и лезвие теперь блестело, как острие копья.
Ярость, боль и ненависть клокотали внутри, ей хотелось броситься вплавь, чтобы догнать лодку, но даже не ради самой лодки, а чтобы придушить этого фашистика, этого змееныша, который обманом отплатил ей за спасение. Вера даже не осмысливала то, что делает. Как будто вело ее за руки, подталкивало в спину. Глаза будто сами по себе высмотрели серо-зеленую шинель, маячившую посреди речки в ее лодке, мозг будто сам рассчитал расстояние до мелькавшего в худющих руках весла.
Она подбежала к берегу и, не останавливаясь, по инерции сделала несколько шагов прямо в воду. На этих шагах она размахнулась и с силой, крикнув, резким и грациозным движением бросила острогу в плывущего немца. Ее крик, истошный и жуткий, как у дикой кошки, догнал Отто раньше остроги.
Он хлестнул по Хагену будто плеть и заставил его еще раз обернуться. Именно в этот миг в левое плечо ему ударилось что-то тяжелое и сверкающее. Удар был такой силы, что откинул Отто на дно лодки. Острие прошило его насквозь и воткнулось в левый борт лодки, намертво пригвоздив Отто к корпусу пронзительной болью.