Все это было, было, верно служило человеку, и вот – похоже, добра не стало. Ведь пламя вряд ли пощадит жилой уголок с неказистым имуществом капитана. Панков подавил подступившую обиду, отвернулся в сторону, украдкой от Рожкова вытер глаза. В конце концов, может, оно и к лучшему, что все так происходит. Дом, даже такой плохонький, временный, как этот, привязывает военного человека к себе, спутывает ему ноги, становится помехой, а когда у человека нет дома, он легко поднимается с места, перемещается, куда ему прикажут, – куда угодно, словом. Лучшее жилье для военного человека – брезентовая палатка.
– Горит, товарищ капитан, ваш дом горит, – с детским изумлением пробормотал Рожков.
– Вижу, – сухо, в горле что-то застряло и теперь мешало говорить, отозвался Панков. – Деревянный, потому и горит, – он отвернулся от радиста и снова стер слезы.
Кроме личных вещей у него в квартире остался альбом с фотоснимками, орден, который он получил в прошлом году, немного денег. Оставалось что-то еще, но что именно – Панков сейчас не помнил.
– Жалко, товарищ капитан!
– Жалко бывает у пчелки.
Из окон квартиры выплеснулось пламя, потом погасло. Может, пожар утих? Через минуту раздался глухой далекий хлопок, за первым второй. «Взорвались гранаты, – понял Панков. – Но в квартире ли?» Дома у него почти всегда лежала в ящике стола пара «лимонок» – заначка на всякий случай. Но на этот раз заначку он оставлять не стал – забрал гранаты с собой. Тогда где же разорвались гранаты? Через стенку, где расположена канцелярия заставы? Забыл какой-нибудь раззява?
Над головой низко – как только за каменный гребень не зацепился, – с ошпаренным сипением проскочил очередной кишлачный «эрес», грохнулся во двор заставы, подпрыгнул, прокрутился в воздухе тяжелой черной чушкой и ударился о бок «газика».
Послышался резкий металлический скрежет, следом – взрыв. В воздух полетели исковерканные обломки «газика», так верно в свое время служившего заставе. Оторванный радиатор взметнулся выше всех, он был виден издали, следом в воздух взлетел, бултыхаясь краями, будто огромный морской кит, капот, расщепленные доски кузова заискрились неземно, ярко, будто специально подожженные для киносъемки, закувыркались в разные стороны… «Газик» долгое время был единственной машиной заставы, на которой можно было еще куда-то уехать, послать наряд в помощь к соседям, вообще оторваться от душманов, теперь этой возможности не стало.
– Всё, – пробормотал, вяло шевеля одеревеневшими и от того ставшими чужими губами, Панков, – финита ля… – слово «комедия» застряло у него во рту. Какая уж тут комедия? Путь к отступлению отрублен.