Колесо «газика» с жирно чадящей резиной шлепнулось недалеко от бруствера командирского окопа – вон какая жуткая сила была у «эреса», – затем приподнялось на камнях, будто живое, встало на попа, в ночь от него полетели жирные яркие брызги, и, горящее, видное издали, покатилось с камней вниз – вначале медленно, едва одолевая сантиметры, потом набрало скорость, заскакало по-козлиному, споткнувшись о какой-то камень, взметнулось в воздух и, рассыпая вокруг горящую рвань, метров тридцать пролетело над землей, словно болид, и вновь врубилось в пожар.
В балке, где располагалась столовая, с грохотом рухнуло перекрытие, пламя, словно бы освободившись от тяжести, давившей на него, взметнулось, загудело басовито, облизало светлое небо.
– Вот и всё, заставы нет, – глядя слезящимися глазами в огонь, проговорил Рожков. – А хорошая была застава. Самая тихая из всех памирских застав.
Панков промолчал.
* * *
Группа боевиков, вышедшая из кишлака на заставу по обходной тропе – той, которую памирец считал потайной, неведомой пограничникам, наткнулась на мину; одному из душманов по самую лодыжку смяло, превратив в мясное месиво, ногу, – пограничники о тропе узнали, заминировали ее, и группа вернулась.
– Вот собаки! – выругался памирец, яростно ощерил зубы. Главная дорога – каменистый проселок – также была заминирована, это пограничники делали всегда, ставя на проселке сигнальные либо боевые мины, две обходные тропы, одна слева от дороги, другая справа, тоже были заминированы. – Тьфу! – сплюнул под ноги памирец. Не оборачиваясь, зычно выкрикнул в темноту: – Масуд! Мирзо! Где вы есть, ети вас за ногу!
Первым из ночи беззвучно, бестелесно, словно привидение, выдвинулся Масуд, безбородый и безусый паренек – усы и борода у него еще не начали расти, – в пятнистой куртке, снятой с убитого русского солдата, с новеньким, тускло посвечивающим в ночи «калашниковым», повешенным на грудь.
– Я, муалим, – Масуд на солдатский манер щелкнул каблуками и в знак уважения к «учителю» готовно склонил голову: – Слушаю вас, муалим.
Следом из ночи вытаял Мирзо, встал рядом.
– Масуд, Мирзо, идите в кишлак, подымите эту самую… суку старую, русскую, вместе с дочкой… Поднимите всех, кто есть в доме бабая Закира, пригоните сюда. Возьмите людей в помощь, вдвоем вы можете не справиться.
– Если надо – справимся, муалим, – самоуверенно произнес Масуд.
– Поступайте так, как я сказал! – опасно повысил голос памирец, и Масуд вновь покорно склонил голову на грудь:
– Слушаюсь, муалим!
Масуд и Мирзо исчезли в ночи так же беззвучно, как и появились, – растворились, будто таблетки французского аспирина в воде. Этого аспирина памирец наглотался в последние дни на всю оставшуюся жизнь. Теперь, когда мюриды пригонят это стадо продажных овец, он пройдет к заставе беспрепятственно – никакие мины его уже не остановят.