Было светло, как утром, и хорошо видно: ярко светила луна, застава догорала, огонь суматошно метался по каменьям долины, выхватывал то одно, то другое – будто луч прожектора бегал, светились редкие перистые облака – хоть утро еще не наступило, а Масуд почувствовал, что в судьбе его оно наступило, – он теперь муалим, старший, учитель – он, а не жестокий памирец.
– Эй! – позвал Масуд слабым голосом, – эй, оставшиеся в живых, – отходим! – Он откашлялся, повысил голос. – Все подчиняются теперь мне, я отныне старший. Всем это понятно? Отходим. Слушай мою команду! За мной!
Несколько человек, лежавших на земле, отозвались на оклик Масуда, зашевелились.
– За мной! – снова скомандовал Масуд. – Нас этот дурак Файзулло прямо на пулемет вывел, погубил нас… За мной! – он пулей вылетел из-за камня, стремительно, почти по воздуху, одолел расстояние до другого камня, упал за него. Приподнялся на руках, удовлетворенно отметил, что его команде последовали несколько человек – пошли также короткими перебежками, от камня к камню, – кивнул удовлетворенно: – Хорошо… Хорошо, правоверные!
Через несколько минут Масуд вывел оставшихся в живых боевиков из зоны огня, пересчитал их: было всего девять человек.
А двадцать минут назад по тропе бежали к заставе сорок два человека. Девять от сорока двух – да-а, негусто, за такой маневр тело памирца Файзуллы надо бросить собакам, он заслуживает этого. Масуд озадаченно почесал затылок. Был он совсем еще мальчишкой – тощим, гладкощеким, с редкой порослью, пробившейся под носом, с маслянисто-черными ласковыми глазами, – и, как всякому мальчишке, вчерашнему школяру Масуду хотелось подвигов.
Но девять оставшихся в живых из сорока двух человек – это много… Это было страшно даже Масуду, который к крови относился очень легко и считал, что он ничего на свете не боится.
* * *
Хуже всего пришлось десантникам, засаде, в которой находились Взрывпакет и прапорщик Грицук. После короткой передышки и громкой, в которой буквально лопались барабанные перепонки, тишины – именно ею восхитился памирец, посчитав, что с заставой все покончено, – на засаду начали накатывать валы душманов.
– Это что же, сюда весь Афганистан бросился, что ли? – ругался Взрывпакет, поворачивая потное, красное от напряжения лицо к напарнику. – Ты за лентой следи, за лентой! Не дай бог перекос – от нас тогда одно сырое место оставят!
После второй атаки последовала третья – практически без передышки, вслед за третьей – четвертая. Десантников спасало то, что недалеко от засады была расположена каменная горловина; любая накатывающая волна должна была сжаться, чтобы втиснуться в горловину, а сжимаясь, попадала под огонь назарьинского пулемета.