Девчонки болтали шепотом, наслаждаясь минутами спокойствия и отдыха, и действительно не очень хотели спать. Запах растительности вызвал у Травы такой прилив сил, что она заразила и подругу. Девочки хотели попытаться собрать и сохранить питательную массу. Постепенно в темноте раздалось хихиканье, и Трава успела мельком подумать: как быстро они привыкли к жизни вне станции. Воспоминания о доме отошли в глубину памяти, затянулись пережитым настолько, что казалось, что путешествие их длится не один месяц, а то и всегда они жили в этих катакомбах, а станция только приснилась им в уютном домашнем сне.
— Давай попробуем выключить фонарик, — предложила Трава. — Остались последние батарейки, а если будет сильно страшно, опять включим. Ты не боишься?
— А чего бояться? С фонариком, конечно, красивее, но и без него все прекрасно видно. — отмахнулась Рыся, втихаря отколупывая когтем побольше плесневой пленки, но очередной раз перестаралась и наскребла кучу песка и камешков, скрипевших на зубах и грозивших потерей оных. Трава повернула подругу за плечо.
— Ты хочешь сказать, что ты видишь в темноте?
— Ннну, я не знаю, я вижу все время, только по-разному. Трава выключила фонарик.
— Вот так видишь?
— Ну да… А ты что, не видишь? Трава подняла руку в сторону,
— Что я делаю?
— Ну, руку подняла, — уже с раздражением ответила Рыся, которой Трава мешала наслаждаться вкуснятинкой, поесть девочка любила.
— Слушай, а почему на станции мы этого не знали, ну, что ты видишь в темноте?
— Так на станции и темноты нет, я и сама не знала, а потом, темнота — это когда все светится, а когда фонарик или лампы, то все разноцветное.
— А ты знала, что видишь не так, как все? — Трава постепенно успокоилась. В конце концов, мало ли что было на станции такого, о чем сейчас трудно было вспомнить.
— Ну, родители говорили как-то, что я вижу радиацию. Папа тогда сильно спорил с Рексом. Он говорил, что радиацию видеть никто не может. Глаза приспособлены для других волн, что ли, не помню. А Рекс говорил, что мы — мутанты, поэтому то, что происходит с нашими организмами, никому не может быть понятно. Еще он говорил, что никакой институт не мог бы позволить себе столько умерших от неправильных опытов младенцев, зато кто выжил, тот приспособлен к новым условиям гораздо больше, чем их предки. Ну, еще многое они еще говорили, я все не помню. По-моему, Рекс так и не переубедил папу. Но меня просили проверять вещи на радиацию, а потом их замеряли радиометром. А еще, помнишь, я видела, когда человек сильно светится, то он быстро умирает. Ты сама сначала мне не верила, а потом все так и получалось, и мама сказала, чтобы я никому не говорила, а то люди не правильно все понимают.