Только посмотрите на него — он хочет, чтобы все обращались к нему «сеньор». «Я временно вынужден жить в Estados Unidos,
[67] — говорит он. — Но сердцем я cubano. Меня выслали, и мне пришлось покинуть родину.» Знаешь, Пеллэм, если он еще раз это повторит, я дам ему в морду. Он твердит как заведенный: «Мы обязательно вернемся домой. Получим назад свои плантации сахарного тростника и снова станем богатыми. Los moyetos — ну, черные, будут на нас работать.» Puto.
[68] Черт побери, мой отец думал только о том, как бы поскорее смыться оттуда.
— Твой отец, он был революционером?
— Mi padre?[69] Нет. Он приехал сюда еще в пятьдесят четвертом. Знаешь, как тогда нас здесь называли? Латиноамериканцев, приехавших в Америку? Нас называли «летними людьми в зимней одежде». Отец покинул Кубу еще ребенком. Его родители поселились в Бронксе. Отец тоже был в банде.
— Ты хотел сказать, в клубе?
— В те времена банды были совсем другими. Когда парень попадал в новый район, ему приходилось сойтись в поединке с местным вожаком. Понимаешь, удары выше пояса — драться можно было только одними кулаками. До тех пор парень оставался никем. Так что пока fidelistos[70] жгли плантации и расстреливали batistianos,[71] мой отец на Сто восемьдесят шестой улице в кругу таких же парней дрался со здоровенным puto. Ему тогда здорово досталось. Но после этого все отправились пить cerveza и ром. А отцу дали прозвище. Его прозвали «Manomuerto».[72] В этот день он доказал свою храбрость. Тогда это называлось: «показал свое сердце». Доказал su corazon.[73]
— Где сейчас твой отец?
— Пропал лет шесть-семь назад. Однажды утром ушел на работу, прислал домой моего брата Пири с конвертом, в котором лежала половина зарплаты, и попросил передать, что когда-нибудь позвонит. Но он так и не позвонил. — Гектор Рамирес громко рассмеялся. — Как знать, быть может, отец сейчас в Гаване.
У Пеллэма в голове копошилась стайка крошечных червячков. Странно, ведь он выпил не так уж и много — рюмок пять или шесть.
Ну хорошо, быть может, больше.
И, наверное, в этих маленьких тварях действительно есть что-то психоделическое.
Они углубились в мрачное сердце Адской кухни. Вдруг до Пеллэма дошло, что Рамирес что-то ему говорит.
— Что?
— Я спросил, какого хрена ты тут делаешь? Только начистоту.
— Какого хрена я тут делаю? Пью текилу с преступником.
— Эй, послушай, ты считаешь меня преступником? Думаешь, что у меня есть судимость?
— Мне рассказали, чем ты занимаешься.
Рамирес задумался.
— И кто же тебе это рассказал?
— Слухами улица полнится, — зловещим тоном пробормотал Пеллэм.