Непоседливый красавец Дойл бросил Этти много лет назад, прожив с ней всего три года.
«Мой Билли, он просто сделал то, что делают все настоящие мужчины. У них в крови этот дух бродяжничества. Это у них в натуре, и все же нелегко прощать им это. Я думаю, Джон, в тебе, наверное, тоже есть этот дух.»
Пеллэм, снимавший этот монолог на камеру, кивнул, подбадривая Этти. Однако при этом он мысленно взял на заметку вырезать последнюю фразу и сопровождавший ее многозначительный смешок.
Второй муж Этти, Гарольд Вашингтон, утонул по-пьяному в Гудзоне.
«Тут уже никакой любви не было. Но на него можно было положиться насчет денег, он никогда меня не обманывал и не повышал голос. Порой мне его очень не хватает. Когда я вспоминаю подумать о нем.»
Младший сын Этти Фрэнк пал случайной жертвой перестрелки на Таймс-сквер; его убил какой-то пьяный в пурпурном цилиндре. Дочь Элизабет, гордость старушки, работала в агентстве недвижимости в Майами. Этти собиралась через год-два перебраться жить к ней во Флориду. Старший сын Джеймс, красивый мулат, был единственным ребенком от Дойла. Он тоже подхватил заразную тягу к странствиям и подался куда-то на запад — как считала Этти, в Калифорнию. Она ничего не слышала о нем уже двенадцать лет.
В молодости Этти была знойной и красивой, хотя и несколько высокомерной (свидетельством чему служили сотни фотографий, теперь превратившихся в пепел); она и сейчас осталась обаятельной старушкой с молодой, темной кожей. Этти частенько рассуждала вслух, не стоит ли ей выкрасить ее поседевшие волосы обратно в черный цвет. Она говорила скороговоркой центральных штатов Атлантического побережья, любила вино и восхитительно готовила требуху с беконом и луком. И еще Этти как прирожденная актриса рассказывала о себе, о своих матери и бабушке, словно господь бог дал ей этот талант взамен всех остальных, которыми она оказалась обделена.
И что же будет с ней теперь?
Такси рывком пересекло Восьмую авеню, своеобразную «линию Мажино», ограничивающую Адскую кухню.
Выглянув в окно, Пеллэм увидел витрину с закрашенным словом «Бакалея», поверх которого было написано: «Молодежный потребительский центр — клинтонское отделение».
Клинтон.
Для исконных обитателей это было больным местом. Для них этот район был только «Адской кухней» и называться по-другому не мог. «Клинтоном» же его называли городские власти, органы социального обеспечения и агентства недвижимости. Как будто смена названия может убедить широкую общественность, что эта часть города больше не трясина дешевых меблированных квартир, бесчинствующих банд, зловонных кабаков, проституток и тротуаров, усеянных ампулами из-под «крэка», а новый Фронтир,