– Посмотрите, сударыня. Видите плавник? Это акула. Сейчас кровь этого бедняги манит ее к себе. И не пройдет и десяти минут, как от доблестного идальго не останется ни кусочка. Вы, собственно, этого и хотели?
Франческа молча кивнула.
Между тем вокруг жертвы скопилось уже десяток хищных тварей.
– Молись, и не забудь имя той, которую ты погубил, – выкрикнул Ухо, когда самая смелая или же самая голодная акула начала рвать беззащитного дона Анхиле.
– Я не могу видеть это, – Франческа уткнулась лицом в плечо Харди.
На миг ему показалось, что она плачет.
– Нет, я должна это видеть, – произнесла она, выпрямилась и застыла.
И что происходило сейчас в этой душе, смерзшейся, как ледяной ком, знал один лишь Господь. И, возможно, Ухо.
– Надеюсь, вы примете командование корветом на себя, – произнесла она через минуту, бросив последний взгляд на жуткую картину акульего пиршества.
– Вы совершенно правильно надеетесь. Я буду счастлив, – отозвался Харди.
Он отдал пленным испанцам нужные указания, и через пару минут корвет полным гротом взял свежий бриз.
Глава шестая
Ловушка
Карибское море, недалеко от Золотого Острова, июль 1686 года
Ричмонд Кларк был зол, порядком озадачен и, пожалуй, слегка напуган. И если первое видели все, то последнее он скрывал даже от себя. Уже вторую неделю «Морской Конь» гнался за черным бригом Волка. Первый раз вахтенный заметил знакомый силуэт на горизонте к концу третьего дня пути, когда солнечный диск уже основательно откатился к западу, спала жара и меж сине-зеленой морской гладью и голубым простором небес уже разливались томные сиреневые сумерки. Убедившись, что судьба столкнула его именно с приятелем-подельником, Ричмонд приказал прибавить парусов.
– Ставьте все! – рявкнул он со шканцев. – Если будет мало, то снимайте рубахи и крепите к реям. Живее увальни! Чтоб вас…
Сумерки сгустились. В небе разлилось серебряное сияние. От воды к самому борту шхуны пробежали яркие бело-золотые дорожки, а восток, куда так пристально вглядывался капитан, потонул в чернильной мути.
Темнота, быстро пленившая шхуну, слегка отступила, когда зажгли фонари. В их мечущемся, неверном свете тени были длинными, матросы стали похожи на негров, а лунная ладья налилась золотом.
Ричмонд еще долго стоял на полуюте, облокотившись на перила, и всматривался вдаль, хотя уже ничего нельзя было различить в изменившемся мире.
Его разбудили с рассветом. Выбравшись на палубу, сонный, небритый, в накинутом наспех бордовом камзоле, Ричмонд сразу понял, что встревожило моряков. Море было девственно чистым на все четыре стороны света.