— А где Рэй? — не выдержав, все-таки выпалила я. Люций приподнял бровь, обжигая просто космическим холодом нечеловеческих черных глаз.
— А я почем знаю? Я ей не сторож.
— Я думала, ты — ее парень.
— Так ты еще и думаешь? — очень натурально удивился он. Сарказм его голоса действовал на мое тело, как удар током — я так и затряслась от бешенства.
— Я не понимаю, что тут происходит, — тихо вмешался Вик, и я почувствовала, как напряглось все его тело, — но мне очень не нравится тон, которым ты обращаешься к моей девушке, парень. Потрудись проявить немного вежливости!
— Хм. Так рыжеволосая оторва — твоя подружка? — похоже, вампир развеселился. — Уму непостижимо! Сочувствую, что тут скажешь… Что ж, Шеба, я рад за тебя: наконец-то и тебя настигло половое созревание!
Я не успела и рта раскрыть: совершенно бесшумно и неуловимо для человеческого глаза Вик кинулся на кровососа и впился пальцами в его горло. Лолли охнул и сполз на пол кабинки, которая от возни намертво вцепившихся друг в друга нелюдей угрожающе закачалась. Я поджала ноги и испуганно следила за страшной схваткой: страшной, потому что и Вик, и Люций боролись без единого звука, но из светящихся глаз обоих выплескивалась ощутимая, просто убийственная сила. Я всей кожей ощущала ее прикосновения, ледяные, смертельные, полные невообразимой ненависти. И, быть может, оттого, что среди этих четырех я оказалась единственным человеком, слабым и уязвимым, мне вдруг стало нехорошо. Голова закружилась, тело вмиг обмякло, а из носа густой струей ударила кровь, заливая чудесный изумрудный свитер. В тесноте кабинки Лолли таки умудрился подхватить мое сползшее с сиденья тело, прижал к себе, что-то отчаянно крикнул.
Вкус крови во рту — последнее, что я запомнила, прежде чем окончательно погрузиться в космически черное забвение.
* * *
— Хватит реветь, Шеба. Ты уже не маленькая. Все, вытри сопли. Мир не рухнул.
— Но… Фэйт… она ушла! Мама… наша мама… ушла навсегда! Бросила нас! Она же не могла, Фэйт! Мама бы так никогда не поступила, она сама говорила, что любит нас больше всех…
— Мама ушла, сестренка. И не вернется. Не надо плакать. Проживем и без нее… Она нас предала, мы не нужны ей больше.
… Я оттолкнула обхватившие меня за плечи руки, рывком села, отбиваясь от неведомого врага и упрямо повторяя:
— Неправда, неправда, неправда!
— Что неправда, малыш? — терпеливо спросил Вик, по груди которого я, оказывается, и молотила кулаками. Проморгавшись, я опустила руки и осела обратно но постель. Постель? Вот те раз… Я завертела головой: похоже, меня перенесли в чью-то спальню. Маленькая уютная комната с двуспальной кроватью, столиком, белым мохнатым ковром и единственным, плотно зашторенным окном. В углу — электрический камин. Все в темных, красновато-коричневых тонах, не вызывающих, однако, отрицательных эмоций — скорее, наоборот. Все здесь дышало теплом и спокойствием той силы, что исходила от каждой клеточки парня-полукровки, той, что так сводила меня с ума.