Перегрузка вдавила Петрова в кресло, где он покоился прочно, несмотря на положение вниз головой. Ощущение было хорошо знакомым и приятным, освоенным еще в далеком детстве, когда он в красном своем галстуке вращался на ВДНХ на аттракционе "Интерпрайз". И там, где другие дети и взрослые, в верхней точке, зажмуривали глаза и визжали, он хладнокровно совмещал воображаемый прицел с рестораном "Седьмое небо", жал на воображаемую гашетку и с упоением всаживал в опухоль на телебашне очередь из скорострельной пушки: "Та-та-та- та-та-та-та-та-та!!!"
Самолет, дошедший до верхней точки траектории, начал плавно валиться носом вниз, отчего скорость его начала возрастать еще больше. Кочегары стали с еще большим остервенением швырять уголь в топку. Стрелка манометра заплясала у красной риски. Машинист, не обращая внимания на разъедающий глаза пот, нервно метался взглядом между манометром, набегающими рельсами и скачущими вдоль состава косматыми всадниками. Казалось, пропеллер неистово разрубает молекулы кислорода пополам. В самом верху лобового стекла появилась узкая полоска земли, которая стала шириться, а потом и стремительно приближаться. Но ручка управления находилась в правильном положении, и самолет начало выносить на более пологое снижение. Приближался переход в "бочку"...
Инструктора относились к Петрову двойственно. С одной стороны, знали, что убъет без оглашения приговора. С другой, радовались тому, что сподобились лицезреть летный абсолют. Когда Петров, чеканя шаг и поскрипывая регланом, стальной пружиной подходил к своему 21-у номеру, смотрели на него с испуганным восхищением, перебирая в уме известные исторические примеры. Но подходящего не было. И хоть ближе всех к Петрову стояли камикадзе, но и они не дотягивали, поскольку Петрова в деле мщения интересовал не масштаб, а сам абстрактный принцип. Он в равной мере был готов обрушить гнев своей всесокрушающей машины с отпиленными шасси как на атомную электростанцию, так и на укусившую его собаку. Поэтому инструктора испытывали огромную радость и когда Петров взлетал, и когда садился. Причем его приземление было необычайно артистичным - на мгновение колесами земли, он вдруг напружинивался, отталкивался от ВПП и выполнял тройное сальто-морталле с пируэтом. И останавливался, словно прибитый гвоздями, и делал так называемый "комплимент" - крылья в стороны и вверх и белозубая улыбка на лице... Однако авиагоризонту было уже пора занимать исходное положение, но он все еще процентов на семьдесят был красно- коричневым и лишь на тридцать голубым. Петров недовольно посмотрел на другие приборы. Счетчик показывал, что электричества нагорело на пять тысяч рублей. "Бывало и хуже" - отметил про себя Петров. Но наконец-то полет стал горизонтальным. И в тот же миг ручка отклонилась от себя до нейтрального положения и рывком наклонилась вправо. Однако ожидаемого завинчивания в "бочку" не произошло! Самолет не слушался! Петров до отказа повалил штурвал вправо, затем влево. Полет был прямым. Внизу забегали, засуетились. Петров даже как-будто услышал их гаденькое подхихикивание. И тогда он втиснулся в промежуток между левой приборной панелью и штурвалом и начал изо всех сил гнуть его ногами. Железо не выдержало и переломилось у основания. Петров вернулся в кресло и закурил. Затем убрал комсомольский билет в неразрушаемый "Черный ящик" и тщательно побрился. И до упора нажал на газ, чтобы поскорее покончить с этим постыдным делом...