– Дорогая, но что же я могу сказать? Они же тогда вообще откажутся что-либо делать. Вспомни, они жертвуют своим временем и покоем… – но он адресовал свои увещевания закрытой двери. – Меня беспокоит, – обернулся он к Матеру, – что эта молодая дама ждет оваций. Она не поймет, что никого не интересует, кто открывает распродажу. В Лондоне все это совершенно иначе.
– Она опаздывает, – сказал Матер.
– Они вполне способны высадить дверь, – волновался викарий, бросая обеспокоенный взгляд в окно на все удлиняющуюся очередь. – Я должен признаться, мы тут задумали маленькую военную хитрость. В конечном счете, она ведь у нас в гостях. Она жертвует ради нас своим временем и покоем…
Время и покой, по всей видимости, были дарами, о которых викарий вспоминал непрестанно. Ими жертвовали гораздо более щедро, чем медяками во время сбора пожертвований. Он продолжал:
– А мальчиков на улице вы не заметили?
– Там только женщины, – ответил Матер.
– Ах, Боже мой, Боже мой. Я же просил командира бойскаутов Лэнса. Видите ли, я подумал, если бы двое-трое бойскаутов, без формы разумеется, попросили у мисс Мэйдью автографы, это доставило бы ей удовольствие, показало бы ей, что мы ценим… время… покой… – он продолжал огорченно: – Но бойскауты нашего прихода – самый ненадежный отряд в городе…
В дверь заглянул седовласый человек с ковровым саквояжем в руке:
– Миссис Харрис говорила, вроде тут с тувалетом что-то не в порядке.
– А, мистер Бэйкон, – откликнулся викарий, – очень любезно с вашей стороны. Проходите, пожалуйста. Вы найдете миссис Харрис в зале. Небольшой засор, как я понимаю.
Матер взглянул на часы и сказал:
– Я должен немедленно побеседовать с мисс Мэйдью…
В приемную, запыхавшись, вбежал молодой человек и обратился к викарию:
– Простите, мистер Харрис, мисс Мэйдью что, будет выступать с речью?
– Надеюсь, что нет. Очень надеюсь, что нет, – сказал викарий. – И так очень тяжело заставлять этих бедных женщин ждать, пока я прочту молитву. Где мой молитвенник? Кто видел мой молитвенник?
– Потому что я даю материал в «Ноттвич Джорнел», а если она не будет выступать, я могу уйти.
Матеру хотелось взять их всех и как следует встряхнуть, крикнуть им: слушайте, вы! Ваш проклятый базар никого не интересует. Моя девушка в опасности. Может быть, ее уже нет в живых… Но он стоял у стены, тяжелый, неподвижный, внешне спокойный; профессиональная выучка, словно узда, сдерживала его чувства: любовь, волнение, страх; нельзя давать волю гневу, надо спокойно продвигаться вперед, шаг за шагом, выясняя, связывая один факт с другим; если твоя девушка убита, можешь утешиться – ты сделал все что мог в соответствии с высокими стандартами самой лучшей в мире полицейской службы. И он подумал с горечью, наблюдая, как викарий ищет свой молитвенник, сможет ли эта молитва дать ему утешение.