Сила любого свойства, включая психическую силу, была формой энергии. Большинство людей, осознанно или нет, хотели ли они знать об этом или нет, способны ощутить эту энергию, когда в замкнутом помещении ее очень много.
— Интересно, что случилось с тем «экзотичным», который мог работать с камерой, — задумчиво произнесла Элейн.
— Она умерла.
Элейн одарила его быстрым испуганным взглядом:
— Убита агентом «Джи энд Джи», присвоившим камеру?
— Да. Близко к этому. Она первая почти уничтожила его этим проклятым устройством.
— Очаровательно. Который из музеев получил камеру?
— Она не в музее. В хранилище семьи Джонс.
Элейн нахмурилась:
— Следовало догадаться. Без обид, Зак, но склонность твоего семейства к укрывательству секретов крайне раздражает тех из нас, кто занят в деле поддерживания исследований. Этой камере, имеющей прежде всего историческое значение, место в музейной коллекции.
— Эй, имейте снисхождение. Я уговорил деда позволить мне изучить камеру и опубликовать результаты в Журнале, разве не так? Это было большим достижением. Вы знаете, каким он становится, когда дело касается секретов семьи и Общества.
— Я бы сказала, Бэнкрофт Джонс провел слишком много времени в мире разведывательных служб, прежде чем занял кресло Магистра, — неодобрительно хмурясь, произнесла Элейн. — Если ему позволить, он, наверное, и список гостей на ежегодный Весенний Бал классифицировал бы как «Сверхсекретно, только для членов Совета, после прочтения — уничтожить».
Зак чуть улыбнулся.
Элейн остановилась на полушаге, повернувшись к нему:
— Боже. Только не говорите мне, что он на самом деле пытался это сделать.
— Бабушка говорила мне, что он высказывал подобную идею за завтраком как-то утром несколько месяцев назад. Не беспокойтесь, она его отговорила.
Элейн возмущенно фыркнула.
— Вот что значит старая школа. Просто еще один пример того, что нам нужна новая кровь в руководстве. На самом деле, по моему мнению, вся внутренняя организационная структура Общества требует серьезных реформ и модернизации.
— Все не так уж плохо. Изменения, которые сделал Гейбриел Джонс в конце девятнадцатого века, хорошо послужили Обществу все двадцатое столетие.
— На дворе уже двадцать первый век, хотя иногда мне приходит в голову, что некоторые члены Совета этого не заметили.
— Угу.
Он смирился с тем, что придется прослушать лекцию. Зак слышал подобное слишком часто.
— Я прогнозирую, что в следующие двадцать или тридцать лет исследования и изучение сверхъестественного выйдет из подполья, — убежденно продолжила Элейн. — И присоединится к основным течениям науки. Когда такое случится, вполне возможно, что возникнет определенный риск для тех, кто владеет любым видом психической чувствительности. Мы должны начать готовиться к этому уже сейчас.