Две фигуры отчетливо видны в лунном свете. Да, землянка не закрывает их целиком. Немцы, наверно, заметили их.
"Нагибайтесь же! – хочется мне крикнуть. – Ниже, ниже… Черт возьми, неужели так трудно нагнуться?"
Тот берег молчит. Не видят или… Даже шальные пули залетают как будто реже. Майор улыбается мне и что-то говорит, показывая в сторону врага. Да, это тишина ожидания.
Вот когда задело их! Хотят дослушать до конца письмо убитого. Офицеров, должно быть, разбудили. "Креатуры Фюрста", нацисты из самых отпетых, соглядатаи, тоже прислушались, ждут, им не терпится знать, что же затеяла красная пропаганда… Кто из них решится выдать себя, послать пулю или мину? Нет, затаились.
Наконец динамики в порядке, звуковка снова обретает голос. Майор дочитывает письмо.
– Вот до чего дошло у вас! – говорит он. – Убивают своих же солдат. Надеются с помощью террора удержать вас на месте. Удержать на обреченном рубеже, в безнадежно проигранной войне. Напрасно!
В тетрадке этих слов нет. Он отбросил ее, говорит свободно, горячо. Я любуюсь им, как ни жаль мне моих пропавших трудов. Немецкий язык он знает с детства – это певучий баварский говор села Люстдорф, что под Одессой.
– Напрасно! – грохочут трубы звуковки. – Красная Армия гонит оккупантов. Где были ваши траншеи, теперь там могилы. Там березовые кресты.
Одинокая вереница трассирующих путь взметнулась над буграми. Что это, еще один запоздалый ответ? Или знак одобрения?
– Березовые кресты! – гремит наш берег. – Березовые кресты, поражение… Гитлер губит вас!
Отрывисто затявкал пулемет.
– Офицеры пугают вас советским пленом. Будто мы убиваем пленных! Тогда зачем же нацисты убили вашего товарища? Какой в этом смысл, если мы убиваем пленных? Значит, нацисты сами не верят тому, что твердят вам!
Гитлер проиграл войну. Креатуры Фюрста не смогут помешать вам, если вы примете единственно правильное решение…
Когда я уже смотал шнур микрофона, а Охапкин заводил мотор, на том берегу ударили минометы. Мины, не долетая, врезались в лед.
Обратно я ехал снова в кузове, вместе с невыносимо безмолвным Шабуровым.
– Здорово! – сказал я. – Здорово выдал им майор!
Мне сдается, я вижу: в темноте кривятся жесткие губы капитана.
– Из-за одного фрица столько шуму, – зло выдавливает он.
"Ничем его не проймешь, – думаю я. – Упрям. Подаст еще один рапорт и так будет долбить в одну точку, пока не добьется своего".
На этот раз Охапкин как будто еще быстрее одолевает опасный перегон.