– Решайте сейчас! Завтра будет поздно!
Все! Конец! Теперь Шабуров поставит пластинку.
Рубашка прилипла к телу, я мокрый, словно не ледник, а я сам укладывал эти валуны.
"Роса, – думаю я. – Скоро утро. Но мы дадим еще одну передачу. Не отсюда – здесь нас накроют: Шабуров сыграет им музыку, и мы уедем".
"Се-ердце, тебе не хо-очется покоя", – поет Утесов. Еще минута, еще… Они лопаются негромко, глухо, – должно быть, угодили в топкую низину. Движок стучит. И вдруг что-то сдавило горло певцу, он захрипел и замолк.
Что случилось? Движок стучит, но звука не стало. Продираясь сквозь малинник, я спешу к машине. Шнур микрофона, холодный, выкупавшийся в росе, наматывается на руку.
– Лампа! – крикнул Шабуров и выругался.
В углу кузова было до странности пусто и темно, синий огонь усилительной лампы погас. Под ногами захрустело стекло.
– Осколок залетел, – сказал Шабуров. Он искал отверстие в борту.
– Сволочь! – Шабуров осматривал прибор. – Как проскочил! А где Гушти?
– Гушти! – крикнул я.
Никто не ответил.
– Здравия желаю! – кричал Лобода, и трубка, казалось, вот-вот разлетится от его баса. – Алло! Да, я Долото, не прерывайте, девушка! Что? В Калеван-линне авиаполевая дивизия? Бомзе, милый, это же здорово! – Он положил трубку и обернулся к Михальской. – Вы слышали?
– Да, товарищ майор, – отозвалась она. – Наконец-то! Кстати, там ведь наша машина.
– Именно, – басил майор, ликуя. – Сегодня же Фюрста туда. Но с кем?.. Из русского лексикона у него: "давай", "хорош", и все… Нет, его нельзя одного отправлять. Поезжайте вы с ним.
Фюрст сидел на веранде около печатной машины. Согнувшись над крупным ломберным столиком, он вслух зубрил русские слова. Лоскутки бумаги со словами "утро", "вечер", "день", "месяц" висели, наколотые на кактусы. На листке размером побольше стояло "три стула, пять стульев, двадцать один стул". И, словно крик души, крохотное, в скобках, "почему?"
– Герр Фюрст, – сказала Михальская, входя. – Нам с вами надо ехать.
– Слушаю, фрау гауптман, – ответил он и встал.
– Мы столкнулись с авиаполевой. И вам наконец представится возможность…
– О! – протянул Фюрст. – Когда мы едем? Я готов, фрау гауптман.
Лобода смотрел в окно, как они садились в "виллис". Потом припал к гранкам, но ненадолго. Резко постучав, рванул дверь Усть-Шехонский.
– Где твой фриц?
– Который? – майор вскинул глаза. – У меня ведь два немца.
– Нет, не Фюрст, – отмахнулся контрразведчик. – Тот… эльзасец.
– Гушти, – напомнил майор.
– Ну да, Густав Эммерих по документам. Черт, из головы выскочило! Вот до чего…