Но тут медленно и раздельно заговорил Вжещович.
— Во всех войнах, — сказал он, — не однажды случалось, что осажденная крепость давала выкуп за снятие осады, и тогда войска уходили как победители, ибо тот, кто дает выкуп, тем самым признает себя побежденным.
Офицеры, которые сперва слушали графа с надменным презрением, вдруг насторожились.
— Пусть монастырь даст нам какой-нибудь выкуп, — продолжал Вжещович, — тогда никто не посмеет сказать, что мы не могли его взять, скажут, что просто не пожелали.
— Но согласятся ли на это монахи? — спросил князь Гессенский.
— Ручаюсь головой, — ответил Вейгард, — более того, своей солдатской честью!
— Что ж, все может статься! — сказал вдруг Садовский. — Вконец измучила нас эта осада, но ведь их тоже. Генерал, что вы на это скажете?
Миллер обратился к Вжещовичу:
— Много тяжелых минут принесли мне, граф, ваши советы, самых, пожалуй, тяжелых во всей моей жизни, но за этот совет спасибо вам, век буду помнить.
Все вздохнули с облегчением. И в самом деле, речь могла идти уже только о том, чтобы уйти с почетом.
Назавтра, в день святого Стефана, офицеры собрались все до единого, чтобы выслушать ответ ксендза Кордецкого на посланное утром письмо Миллера, в котором монахам предлагалось внести выкуп.
Долго пришлось ждать офицерам. Миллер притворялся веселым; но на лице его читалось принужденье. Никто из офицеров не мог усидеть на месте. Тревожно бились сердца.
Князь Гессенский и Садовский стояли у окна и вполголоса вели между собой разговор.
— Как вы думаете, полковник, согласятся они? — спросил князь.
— Всё как будто за то, что должны согласиться. Кто бы не согласился избавиться от такой, что ни говорите, грозной опасности ценою каких-нибудь двух десятков тысяч талеров; да и то надо принять во внимание, что для монахов не существуют ни мирская гордость, ни солдатская честь, во всяком случае, не должны существовать. Я вот только боюсь, не потребовал ли генерал слишком много.
— А сколько он потребовал?
— Сорок тысяч талеров от монахов и двадцать тысяч от шляхты. Ну, на худой конец они, может, захотят поторговаться.
— Ах, боже мой, уступать надо, уступать! Да если бы я знал, что у них нет денег, я бы предпочел ссудить их, только чтоб осталась хоть видимость почета.
— Должен вам сказать, князь, что на этот раз совет Вжещовича, сдается мне, хорош, я уверен, что монахи дадут выкуп. Мочи нет терпеть, уж лучше десять приступов, чем это ожидание.
— Уф! Вы правы. Однако этот Вжещович может далеко пойти.
— Да пусть себе идет хоть на виселицу.
Собеседники не угадали. Графу Вейгарду Вжещовичу уготована была участь, горшая даже виселицы.