Между тем рев пушек прервал дальнейший разговор.
— Что это? В крепости стреляют? — крикнул Миллер.
Он сорвался и как оглашенный выбежал вон.
За ним последовали остальные и стали слушать. В самом деле из крепости долетали пушечные залпы.
— Ради бога, что бы это могло значить? Дерутся они там, что ли?! — кричал Миллер. — Ничего не понимаю!
— Генерал, я вам все объясню, — сказал Зброжек. — Нынче день святого Стефана, именины обоих Замойских, отца и сына, это салютуют в их честь.
Из крепости долетели приветственные клики, а за ними новые залпы салюта.
— Да, пороха у них много! — угрюмо заметил Миллер. — Вот новый знак для нас.
Но еще одного знака, гораздо более чувствительного, не пожалела для генерала судьба. Шведские солдаты так уже отчаялись и пали духом, что при звуках крепостных залпов целые отряды их в смятении бежали из ближних шанцев.
Миллер видел, как целый полк отборных смаландских стрелков укрылся в замешательстве у самой его квартиры, слышал, как офицеры при виде бегущих солдат повторяли:
— Пора, пора сниматься!
Понемногу, однако, все успокоилось, осталось только тягостное впечатление. Вместе со своими подчиненными генерал снова вошел в дом, и снова все ждали, ждали с нетерпением, так что даже на неподвижном лице Вжещовича изобразилось беспокойство.
Наконец в сенях раздался звон шпор, и вошел трубач, разрумянившийся с мороза, с заиндевелыми усами.
— Ответ из монастыря! — сказал он, вручая генералу большой пакет, завернутый в цветной платок и перевязанный шнурком.
У Миллера руки тряслись, он не стал развязывать пакет, а прямо разрезал шнурок кинжалом. Десятки глаз уставились на сверток, офицеры затаили дыхание.
Генерал отвернул один конец платка, затем другой, все торопливей развертывал он пакет, пока на стол не упала наконец кучка облаток.
Он побледнел и, хотя никто не требовал объяснений, произнес:
— Облатки!..
— И больше ничего? — спросил кто-то в толпе.
— И больше ничего! — как эхо повторил генерал.
Наступила минута молчания, прерываемая только тяжелым дыханием да порою скрежетом зубов или звоном рапиры.
— Граф Вжещович! — страшным, зловещим голосом сказал наконец Миллер.
— Его уж нет! — ответил один из офицеров.
И снова наступило молчание.
Ночью движение поднялось во всем стане. Едва погасло дневное светило, раздалась команда, промчались большие отряды конницы, послышались отголоски марша пехоты, конское ржание, скрип повозок, глухой стук орудий, лязг железа, звон цепей, шум, гомон и гул.
— Новый штурм, что ли, завтра? — говорила стража у врат.
Но ничего разглядеть она не могла, так как небо с вечера заволокло тучами и повалил снег.