Пан Володыёвский умолк, а потом перекрестился и сказал:
— Дай ему, господи, вечный покой, и пусть снизойдет на него вечный свет…
— Во веки веков! — закончил Кмициц.
Некоторое время оба тихо молились, прося, быть может, и себе такой же смерти, лишь бы не от руки Богуслава; наконец пан Михал сказал:
— Ксендз Пекарский ручался нам, что Рох пошел прямиком в рай.
— Конечно, в рай, ему и молитвы наши не нужны.
— Молитвы всегда нужны, не ему, так другим зачтутся, а может, и нам самим.
Кмициц вздохнул.
— Надейтесь на милосердие божие, — сказал он. — Может, и мне за то, что я тут поработал в Пруссии, отпустится хоть несколько лет чистилища.
— Там всему счет ведут. Что здесь человек саблей ни взмахнет, то там небесный секретарь и запишет.
— Служил и я у Радзивилла, — промолвил Кмициц, — но при виде Богуслава не растеряюсь. Боже, боже! Ведь Простки совсем рядом! Помни, господи, он и тебе враг, он еретик, он часто кощунствовал против истинной веры!
— И отчизне он враг! — прибавил Володыёвский. — Будем надеяться, что приходит его срок. Это и пан Заглоба предрекал после той гусарской атаки, и говорил он в слезах и в печали, как одержимый. И он так клял Богуслава, что у людей волосы дыбом вставали. А еще князю Казимежу Михалу, который с нами идет против Богуслава, снилось, будто медведь погрыз две золотые трубы, изображенные в гербе у Радзивиллов, и князь наутро сказал: «Со мной или с кем-нибудь из Радзивиллов будет несчастье».
— Медведь? — переспросил Кмициц, бледнея.
— Да.
Лицо пана Анджея просветлело, словно утренняя заря, он обратил взор ввысь, воздел руки к небесам и торжественно воскликнул:
— У меня в гербе медведь! Слава всевышнему! Слава пресвятой деве!.. Боже, боже! Я недостоин такой милости!
Услышав эти слова, Володыёвский тоже разволновался, он сразу распознал в этом перст божий.
— Ендрек! — воскликнул он. — Для верности поцелуй перед битвой распятье, а я буду молить господа отдать мне Саковича.
— Простки! Простки! — как в лихорадке повторял Кмициц. — Когда мы выступаем?
— На рассвете, а рассвет уже близко.
Кмициц подошел к выбитому окошку халупы, поглядел в него и воскликнул:
— Гаснут звезды уже, гаснут! Аве Мария…
Тут вдалеке пропел петух, и тотчас зазвучал тихий сигнал трубы. Вскоре вся деревня пришла в движение. Бряцало железо, фыркали кони. Темные массы всадников роились на большой дороге.
Небо наливалось светом; слабый блеск серебрил наконечники пик, мерцал на обнаженных саблях, выхватывал из темноты усатые, грозные лица, шлемы, колпаки, капюшоны, татарские бараньи шапки, тулупы, сагайдаки. Наконец двинулись в путь; в передовом дозоре по направлению к Просткам ехал Кмициц, вслед за ним длинной змеей растянулось по дороге войско. Шли быстро.