Во дворце все говорили о новой наложнице султана, которая буквально вскружила ему голову. Он прятал ее от всех и часто заводил со мной разговор о том, как добиться ее любви, не прибегая к насилию. Я отвечал, что ее золотая клетка — уже насилие, а значит, султан старается напрасно. Это была одна из невольниц, прибывших в Константинополь на том корабле, что мне удалось спасти от пиратов. Я не видел ее, но, вероятно, девушка была красива, раз Баязид так настойчиво добивался ее расположения. Одна из жен султана — гречанка по имени Елена — сказала как-то, что несчастная — итальянка.
Дворцовые сплетники гадали, как долго красавица сможет держать в плену самолюбие повелителя. Он изменился за это время и даже проявлял некоторую рассеянность в государственных делах. Но никакие провидцы не могли догадаться, чем закончится эта история. Девушка осталась верна своей чести и бросилась с башни христианского храма в Галате, куда ее по ее же просьбе отвезли для молитвы.
Но Господу было угодно спасти жизнь несчастной наложницы. В тот момент, когда она уже простилась с жизнью, внизу проезжал возничий с телегой зерна. Старик дремал и даже не заметил, как на мешки с пшеницей за его спиной упала девушка. Лишь осел, тащивший телегу, испуганно закричал. Янычары вернули девушку во дворец, где через несколько дней она полностью поправилась.
История эта стала достоянием всей столицы. Говорили, что султан проиграл поединок — христианка отказалась от его высочайшей милости и предпочла смерть его ласкам. Турки даже несколько поутихли в своей жестокости к «неверным», отдавая дань мужеству этой итальянки. Баязид был совершенно раздавлен. Он чувствовал себя униженным и смешным.
Султан рассказал мне, что в тот день, когда она хотела покончить с собой, у него в четках треснул камень — верный признак несчастья. Но он не придал этому значения.
Я пытался убедить его в том, что она заслужила свободу, ибо ее чудесное спасение — воля Всевышнего. Баязид признавал мою правоту, но лишиться наложницы было выше его сил. Поэтому он решил все-таки оставить ее при себе, но поклялся, что никогда не прикоснется к ней. Я спорил с ним, но тщетно. Султан просто потерял голову и не хотел слушать меня. Он даже отказывался показать ее мне, и я не знал, где, в какой части дворца он прячет несчастную. Между тем во дворце я был очень уязвимой фигурой. Какие только грехи не приписывали мне, но всякий раз мне удавалось выкручиваться. С каждым днем мое положение становилось все более ненадежным, несмотря на то что султан продолжал благоволить мне. Когда Баязид находился в своих покоях, я должен был гарантировать его безопасность. От меня зависели многие, а потому я неизбежно был в курсе придворных интриг, дворцовых тайн. Но я чувствовал себя чужим во всей этой компании и тяготился своей приближенностью к владыке.