— Она могла изменить лицо.
— Конечно. Посмотри еще вот это.
Суханов внимательно, одну за другой просмотрел остальные фотографии. Это были фотомонтажи, на которых лицо Мерилен было представлено с различным гримом и с разными прическами.
— Отличный фотомонтаж. Могу взять?
— Конечно.
— Привлекательное лицо, переменчивое. Блондинкой она почти неузнаваема, — отметил Суханов, еще раз взглянув на снимок. — Но, объединив наши усилия, мы найдем ее и вместе допросим.
— Уникальная возможность на деле изучить твои методы допроса, о которых мы столь наслышаны.
— Как и о твоих, Гаккет.
— Тут у вас больше возможностей поверить друг другу. Должен сообщить тебе, что сегодня мы начали широкую кампанию борьбы за гражданские права.
— Да, я только что слышал об этом по радио и узнал также, что мое правительство снова прервало переговоры о разоружении. — Гаккет с недовольным видом покачал головой. — И все из-за этого примитивного ночного инцидента.
— Я бы не сказал, Суханов, что он так уж примитивен. Не забывай, что великое рождается из малого.
Оглушительный рев двигателей прервал мирную перебранку. После продувки двигателей огромный, ярко освещенный лайнер тронулся с места.
Мужчины остановились, глядя на самолет, который медленно направлялся к взлетной полосе, выехал на нее и остановился с работающими на максимуме двигателями.
Суханов сделал широкий прощальный жест, шторка иллюминатора тотчас отодвинулась, и в нем показалось лицо Рудольфа Форста. Стекло исказило его черты, а улыбку превратило в какую-то насмешливую гримасу.
Проехав мимо джипа, самолет стал набирать скорость. Наблюдая за взлетом, Гаккет наклонился к Суханову и громко крикнул, чтобы преодолеть шум:
— Вы очень дорожите Форстом, верно?
— Точно так же, как вы Хагеном, — тоже крикнул Суханов.
— И так же, как теперь, мы дорожим тобой, полковник.
Суханов снова помахал Форсту, хотя и напрасно, потому что самолет уже промчался по взлетной полосе и поднялся в воздух.
— Прощай, товарищ Форст. — Вполне довольный, Суханов повернулся к Танкреди и Гаккету: — У нас принято отмечать отъезд ужином с вином. Что скажете, друзья?
— Прекрасная мысль, — одобрил Гаккет.
— Я голоден как волк, — признался Танкреди, явно повеселев.
Гаккет посмотрел на него с сомнением:
— Картошку любишь, Танкреди?[3]
В час ночи конференц-зал фирмы «Шаффер & Сыновья» выглядел еще более убого, чем днем. Танкреди был на пределе нервного напряжения. Он охотно отомстил бы Уэйну, откровенно насмехавшемуся над ним, если б только знал, как это сделать.
— Картошку, чтобы удовлетворить любопытство вашего друга Гаккета, я очень даже люблю. Но не вынутую из кипятка и не обжигающую руки.