2
января 2013. День.
Папа
много раз заходил
в мою комнату.
Его носки оставляли
на полу красные
следы... мамины
следы. Я знала,
что с больными
людьми нельзя
говорить и
показываться
им на глаза,
это привлекает
их внимание.
Но мне так хотелось
поглядеть на
папочку, обнять
его! Когда папа
выходил, я доставала
телефон и заново
отправляла
сообщение
Коленьке: "Я
тебя люблю".
Оно раз за разом
не доходило,
и когда в комнату
вновь залетал
хрипящий отец,
я не писала. Он
меня не видел.
Из комнаты
родителей
начали доноситься
какие-то странные
загребающие
шлепки, как
будто кто-то
пытался плыть
кролем лежа
на линолеуме.
Я умела так
плавать, меня
в бассейн записывал
папа. Идут ли
там сейчас
занятия?
Папа
не замечал
меня, как и раньше.
Шлепки и стоны
донеслись уже
из коридора.
Через порог
сначала перекинулась
одна окровавленная
рука, затем
другая... а потом
голова мамы,
залитая в крови.
Это была не моя
мама, без васильковых
глаз, с красными
глазами! Она
ползла в комнату,
чувствуя меня.
Страшно. Я смотрю
на нее, а она
смотрит на то,
как я пишу. Пищит
телефон. СМС
Коленьке
отправлено!!!
(дальше почерк
неровный) Вот
бы Катьке
похвастаться.
Она то никому
в любви не
признавалась.
Мама смотрит,
как я всхлипываю.
Маменька рычит,
выгибая перекушенное
горло, вытягивает
ко мне руки и
медленно ползет
ко мне.
Я
не кричу, мне
уже давно не
страшно.
(Дальше
все в крови)
Харины
все умерли. И
меня не осталось".
Тетрадь,
тесненная
кровью, на которую
так просто
легло сердце
девочки, с
пергаментным
шелестом
захлопнулась.
Эдуард Кожемякин
устало посмотрел
на обложку
тетради, витиевато
разрисованную
цветными гелиевыми
ручками и с
наклеенными
на нее фотографиями
мертвой Юли
Хариной. Полевые
глаза, снопы
косичек. Маленькие
солнышки веснушек.
А на последних
страницах
пролитая жертвенная
кровь.
-Смерть
одного ребенка
- это ужасно, -
пробормотал
начальник
службы охраны,
- смерть тысячи
- статистика.
Мда, хреновы
мудрости.
Мужчина
не имел семьи
и долго по этому
поводу сокрушался,
пока не наступила
зомбячья эпоха.
И если раньше
сын поднимал
руку на отца,
а брат на брата,
то с ледяного
декабря в кровавое
тождество
внесли третий
знаменатель
- мертвецов, не
различающих
своих и чужих.
Регулярно
посещая похороны
друзей, он втайне
радовался, что
никогда не
побывает на
похоронах своей
семьи, а самое
меньшее испытание
- быть похороненным
самому.
Таких
дневников, как
записи Юли
Хариной, было
множество. Они
выигрывали
каннских львов
и обмахивались
пальмовыми
ветвями. Примечательность
этого дневника
была в том, что
он был похищен
пару часов
назад из кожаного
портфеля
таинственного
Ивана. Больше
там ничего не
оказалось и
агенту, который
следил за непонятным
человеком,
пришлось
довольствоваться
только этим.