-Иванов
Владимир Семенович.
Неинтересен,
беден, но документы
возьму.
Зомбивед
созерцал мои
действия с
восторженностью
зрителя, наблюдающего
за публичной
казнью и вместе
с тем какой-то
завистью от
того, что не он
является эпицентром
представления.
Он охал, скрежетал
зубами и смотрел
в глаза туповатых
мертвецов,
заинтересованно
глядящих на
него вверх.
Почему-то они
интересовались
им больше, чем
мною. Может
потому что он
их боялся?
-Заканчивай,
вдруг здесь
те мясники! Или
буйные!
-Спокойно,
они сюда не
сунутся. Тухлое
место! Скучное,
ни тебе мяса,
ни кричащих
людей. Чем дальше
в глушь, тем
меньше мертвецов.
А ты думал, почему
столько людей
уехало в тундру
и почему так
злятся коренные
народы севера?
Я
продолжал
шарить перчаткой,
покрывшейся
коростами, пока
не откопал
черную метку:
-Коган,
Мойша Лазаревич.
Ой...
Я
засунул документы
трупа обратно
ему в карман,
окажется еще
важный ученый
или чиновник
или вообще
гражданин земли
обетованной,
в век потом не
докажешь, что
ты не ты его
убил, будешь
прятаться и
бегать от занесенного
над тобой Меча
Гедеона. Про
русского Ваньку,
меня-то есть,
так бы никто
не вспомнил.
Ванек
бабы много
нарожать могут,
а Мойша Лазаревич
всегда в единственном
экземпляре.
И
вроде посмеяться
можно или обвинить
в антисемитизме,
в дремучести
и прочих лесных
качествах, но
на самом деле
печально это,
что ты жил, живешь
и будешь жить
в стране, хозяева
которой скорее
сделают сами
себе минет, чем
обратит внимание
на живого человечка
с ручками, ножками
и душой в их
сочлении, жмущегося
под тенью
нефте-газовых
гигантов.
Фен
продолжал
гневно наблюдать
за моими действиями,
словно я обирал
голодающих,
кому он лично
сдавал деньги,
и вдруг неподвижные
зомби зашевелились,
как будто услышав
громоподобную
тушь оркестра,
и двинулась
далее по оврагу,
превращавшемуся
во все более
сонную лощину.
Он задумчиво
заковырял в
носу. Я хотел
ему сказать
что-то очень
важное, но забыл.
-Ох
ты ж, мать!
Я
вылетел из
оврага с быстротой
старушки, гонящейся
за автобусом.
Никто за мной
не последовал:
видимо я оказался
хреновым пророком.
С крохотной
возвышенности
мы наблюдали,
как вполне
просматривающая
колонна мертвой
плоти маршировала
на будущий
желтый закат.
Зрелище производило
впечатление
своей алогичностью.
Человеку, никогда
не знакомому
с живыми трупами
это представилось
бы как вдруг
заговорившая
с ним человеческим
голосом собака
или участливый
полицейский.
-Знаешь
что, Фен, - проговорил
я задумчиво,
- хрен мы прошагаем
эти оставшиеся
километры, если
пойдем по тихим
местам. Я ничего
не понимаю. Вон
их сколько! И
по счастливой
случайности
овощи. Мы здесь
как на ладони.