Затем в моей жизни возникла острая нехватка времени. Оказалось, что я нужен всем и везде сразу. А я, по начальной наивности, старался успеть, обогнать время, разорваться на части, стать двуликим Янусом, быстрее, быстрее. Подгонял себя, как мог.
Будильник на пять сорок. В темноте брел в ванную, морщился от яркого желтого света, чистил зубы, стараясь проснуться, и умывался ледяной водой. На завтраке (как правило, тосты с вареньем и горячий чай с лимоном) сверялся с составленным прошлой ночью планом на сегодня. Вспоминал какие-то мелочи, тут же правил на листе карандашом, каждый раз думая о том, что пора поставить на кухне лампы дневного света, а то не по-людски как-то зрение портить. Через полчаса выходил из дома и по маршруту, на такси, от одной фотосессии, к другой, от интервью к интервью, от передачи к передаче, от газеты к газете. В обед, если позволяет время, закидывал в рот пару бутербродов где-нибудь в «Макдональдсе» или в забегаловке с сомнительной репутацией — но зато она ближе и экономит время. Повсюду меня преследовали разнокалиберные влюбленные, стремящиеся выразить свою благодарность и восхищение. И что я такого им сделал? Любовь существовала и до меня, так зачем возносить меня в культ? Но в то время я думал о работе и о заработке. Деньги свалились как снег на голову. Я вдруг понял, что могу себе позволить купить многое из того, что раньше казалось недоступным. Я забегал в хорошую дорогую кофейню и пил настоящий дорогой кофе, от которого кружилась голова и сводило скулы. Я начал ездить на такси, забросив велосипед. Впрочем, это обуславливалось не лишними деньгами, а банальным удобством. Я покупал вечером много хорошей еды, а то и вовсе ужинал в ресторанах или кафе вместе с Аленкой, позволяя себе различные деликатесы, о которых раньше и не думал.
Так пролетело несколько месяцев, следом за зимой пришла теплая весна. Когда по тротуарам зажурчали первые ручейки тающего снега, Аленка собралась ехать в Лондон на практику. К тому моменту наши отношения все еще можно было назвать идеальными. Правда, времени на Аленку у меня оставалось все меньше и меньше. По ночам мы много болтали, лежа на кровати без света. В темноте было особенно легко и возбуждающе. Аленка рассказывала мне о новых фильмах, которые она успела посмотреть, пока я делал фотосессию за городом и снимался в передаче «Пусть говорят». Она говорила о музыке, которую послушала, пока я давал интервью «Нашему радио» и снимал для журнала «Менс Хелф». Она поделилась хорошими новостями о новых книгах: за последние месяцы ей удалось откопать среди новинок несколько довольно неплохих, а еще она, наконец, добралась до Габриэля Гарсиа Маркеса с его столетним одиночеством, и просто в восторге. Она обещала показать полное собрание сочинений Виктора Гюго, которое купила несколько дней назад в книжном магазине по оптовой цене, она хвалилась новыми джинсами и новыми трусиками, она обсуждала родителей своей двоюродной сестры и своего дядю, она хотела купить скотч-терьера, но совершенно не представляла, как его держать здесь, в комнате (Археолог-то, конечно, был не против, но Аленка все равно сомневалась). А я слушал ее, закрыв глаза, и просто наслаждался редкими спокойными и по-настоящему счастливыми минутами ставшей такой суетной жизни. Мне нечего было рассказывать ей, потому что события в моей жизни были не интересными и однообразными. Правда, Аленка всегда хотела, чтобы я делился новостями, и мне приходилось рассказывать об очередных съемках, о назойливых поклонниках, о любовной лихорадке в Питере, о которой я узнал из газет, о звонках из Краснодара, Красноярска, Челябинска и Уфы, где дала свежие ростки моя идея. Аленка слушала там, в темноте, и ей, видимо, было очень интересно.