А когда она улетела в Лондон, я на три летних месяца остался один. Перед отлетом мы стояли в аэропорту и целовались. Слава богу, я был знаменит не в той степени, чтобы на меня обращали внимание случайные прохожие. Мы позволили себе целоваться с той возбуждающей откровенностью, с какой целуются пылкие любовники, прячась от посторонних глаз. А нам было приятно ловить на себе взгляды проходящих мимо людей. Это будоражило, напоминало о том, насколько мы друг другу дороги. В крепком поцелуе я отдавал Аленке всю свою любовь, способную с легкостью преодолеть три месяца расставания. А она отдавала мне любовь свою.
После того, как ее самолет скрылся в низких белых облаках, я поехал к Славику, который собирался вручить мне сценарий фильма. Подготовка к съемкам как раз выходила на решающую прямую, на ту самую стадию, когда должно было стать совершенно ясно, быть фильму или не быть. Славик заметно нервничал, часто курил, и все время повторял, будто заклятие, фразу из какого-то подзабытого фильма: «Все, товарищи, кина не будет». Ему казалось, что мечта рушится, что ничего не выходит, что какие-то метафизические темные силы не дают ему спокойно снять фильм, а кое-какие конкретные люди так и вовсе путаются под ногами со своей вечной бюрократической волокитой, жаждой скорых денег, черной завистью и прочим и прочим.
Когда я пришел к нему в кабинет, в то время заваленный бумагами, словно в обвалившейся под тяжестью снега пещере, Славик вложил мне в руки сценарий и сказал, что если я предложу хотя бы одну стоящую идею, то он вечно будет у меня в долгу. До крайностей, конечно, дело не дошло. Впоследствии я подал Славику не одну, а целый ворох неплохих идей, некоторые из которых он с блеском использовал. Но в тот вечер я просто взял сценарий и заторопился домой, испытывая стойкую печаль от предстоящей долгой разлуки с Аленкой. Я был слегка растерян, потому что совершенно не знал, что должен испытывать. Подобных ситуаций раньше не возникало. Я чувствовал, что мне хочется домой, но я знал, что там будет пусто и тихо, а воспоминания об Аленке затаятся по углам комнаты, будут витать запахами ее духов, возникнут в зеркале, где не будет ее отражения, ворвутся в мое сознание, стоит прикоснуться лицом к подушке. Но я почему-то хотел вот так погрустить в одиночестве. Потому что это была грусть с надеждой на возвращение. А надежда, так же как и ожидание, всегда хранит под слоем печали крохотное зернышко радости.
В вагоне метро я отыскал место между рассыпающейся старушкой и каким-то молодым человеком, и стал листать сценарий… Тогда я еще не подозревал, что Славик закончит снимать фильм через полтора года и соберет с ним хорошую кассу и даже несколько малозначительных призов. И уж тем более совершенно ничего не сказали мне имена главных героев будущего фильма…