Закончив печальный рассказ, Археолог произнес тост за нерушимую любовь и пожелал мне счастья во всех отношениях. Мы выпили.
На следующий день я пригласил Аленку в кино. Когда мы вышли из кинотеатра, наступил вечер. Катившееся за крыши домов солнце окрасило небо в бордовые тона, а облака налились тяжестью предстоящего дождя. Я горел нестерпимым желанием взять Аленку за руку, крепко сжать ее ладонь в своей ладони. Но Аленка невозмутимо делала вид, что не замечает этого (хотя через несколько дней, когда мы лежали в большом кресле у нее дома, потные от занятия любовью, обнаженные и счастливые, она призналась, что видела жгучее желание в моих глазах, и отводила свой взгляд, который желал того же).
Мы пошли по улице, разговаривая о фильме, которые, честно говоря, не понравился нам обоим, потом Аленка спросила:
— Как думаешь, скоро будет дождь?
— Не раньше, чем мы дойдем до дома, — невозмутимо отозвался я, — не хочется мокнуть.
— Если дойдем до моего дома, то намокнешь ты!
— Можем дойти до моего дома.
— Предлагаешь остаться у тебя?
Я смутился от ее взгляда. Аленка рассмеялась.
— Посмотри, как красиво на небе! Вот бы туда сейчас! Взлететь птицей!
Расставив в стороны руки, она зигзагом побежала по улице, огибая редких прохожих и изображая полет.
— Я люблю летать на самолетах над облаками! — заявила Аленка, подбежав ко мне, — так близко к небу! А ты?
— А я гуляю по крышам, — сказал я, — не так близко, но тоже красиво.
— Ух, ты! А я никогда не была на крышах! Я боюсь залезать на чердаки! Там пауки, крысы и бомжи!
Я рассмеялся:
— Ну, крыс, допустим, не встречал. Хочешь, прогуляемся?
Она остановилась, широко открыв удивленные глаза:
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
— Учти, если мы попадем под дождь, ты будешь виноват!
— Не отрицаю. Пойдем, я знаю неподалеку отличную крышу!
По дороге мы зашли в магазин, купили пакет молока и свежий хрустящий батон. Когда сидишь на парапете, свесив ноги, и любуешься закатом, молоко и батон — лучшее дополнение для истинного счастья.
Аленка переживала, что в туфлях на каблуках ей будет очень неудобно забираться на крышу, но все вышло как нельзя лучше. Через несколько минут мы уже бродили между теплых труб, металлических сеток и зарослей антенн. Домик, на крышу которого мы забрались, был невысокий, с двух сторон его обступили многоэтажные гиганты, но на западе открывался великолепный вид. Солнце катилось к горизонту, а над головами лениво проплывали тучи цвета перезрелой сливы. Алёнка радовалась, словно ребенок, бегала по крыше, раскинув руки, и кричала радостно: «Я птица! Слышите? Я птица!». Она умела радоваться мимолетным мгновениям, выуживать из жизни крупицы счастья и пользоваться ими в полной мере. Я был счастлив вместе с ней, потому что не встречал раньше девушку, такую же прекрасную, интересную и легкую, как Алёнка. Потом мы сели на парапете, смотрели вниз, на зажигающиеся фонари, на автомобили, на людей, идущих по тротуару. Мы пили молоко из пакета и закусывали мягким батоном. Аленка смотрела на тучи и тихо, с нотками неподдельной радости, шептала старую считалочку: «Лейся, лейся, дождик…». Я робко обнял ее за плечо, готовый убрать руку от любого ее движения или взгляда. Но Алёнка неожиданно поддалась объятию, прижалась ко мне сама и уронила голову мне на плечо. Потом наступил момент, когда мы поцеловались. Ее мягкие губы слились с моими губами, я искал языком ее язык. Глаза Алёнки были закрыты, а я, в наслаждении, ощупывал взглядом каждый миллиметр ее лица. Мы целовались до головокружения, до дрожи во всем теле, а потом целовались еще. Раскаты грома над головой заставили нас вздрогнуть.