Ольга Зотова тоже подошла к каменному парапету, положила астры на гранит.
– Пессимизм разводишь пополам с идеализмом, товарищ Тулак, причем на ровном месте. Прямо как поэт Бальмонт. «И я уже не тот, и вы уже не те. Вы только призраки, вы горькие упрёки, терзанья совести, просроченные сроки…»
– А мы с Бальмонтом виделись, – усмехнулся поручик. – Он сейчас живет в Капбретоне, это Бретань, на северо-западе Франции. Но мне повезло, Константин Дмитриевич заехал по издательским делам в Париж, и дядя нас познакомил, как раз после службы на рю Дарю. Ты даже не представляешь, какой у нас с ним обнаружился общий знакомый. Догадайся!..
– Спросил, называется! – девушка покачала головой. – Меня в такие эмпиреи не пускают, не тот парфюм. Из ВЧК кто-нибудь?
– Не поминай к ночи! Константин Дмитриевич живет в Бретани уже второй год и, чтобы от скуки не околеть, занимается местным фольклором. Даже бретонский язык учить начал. Заинтересовали его логры – те самые, которые жили при короле Артуре, а заодно и прочие сходные персонажи, мистические и очень загадочные. Ну?!
– Соломатин? – ахнула Ольга. – Родион Геннадьевич?
– Точно!
Семен взял с гранита астры, вручил девушке.
– Не будем стоять, замерзнем. Как верно подметил все тот же Бальмонт, «лес совсем уж стал сквозистый, редки в нем листы, скоро будет снег пушистый падать с высоты». Мне мама в детстве читала… Снег, кстати, уже падает, поэтому пойдем бодрым шагом, а ты в популярном ныне телеграфном стиле расскажешь мне новости. Прежде всего о тебе самой: где, что, как?
– Жива зпт здорова тчк, – тут же откликнулась замкомэск. – Так хорошо тире аж тошнит вскл знак три раза. И ты, Семен, хорош! Сначала исчезаешь на полгода, а потом – в телеграфном стиле. Ладно, пойдем, изложу тебе штабную сводку – «сов. секретно, перед прочтением сжечь»…
* * *
Поручик перехватил товарища Зотову возле самого подъезда, когда та возвращалась со службы. Ольга сразу заметила богато одетого «иностранца», успев подумать, что в ГПУ такие пальто не выдают, и внезапно сообразила, что у незнакомца что-то не так с правой рукой. А потом увидела букет лиловых астр.
За астрами последовали лайковые перчатки, английские, знаменитой фирмы Дерби. Подарок по погоде, как раз в тон с ее старой шинелью.
А еще Ольге показалось, что бывший белый офицер нашел ее не случайно. И не ностальгия вернула его домой из Парижей и прочих Лондонов. Белогвардейцу, мечтающему о возрождении Великой России, зачем-то понадобилась сотрудница Технического сектора ЦК большевистской партии.
* * *
За последние месяцы Зотова дважды садилась писать заявление об уходе с работы. Первый раз в середине сентября, когда была расформирована Техгруппа. Ольга, узнав, что в новом Техническом секторе ей предстоит все та же возня со «стружкой», попросила у соседа по столу лист белой бумаги и честно написала все, что думает по этому поводу. Переделывать заявление не стала, отдала как есть, после чего принялась собирать свой нехитрый скарб. Вызову к начальству бывший замкомэск ничуть не удивилась, заранее решив не спорить и все равно поступить по-своему. Вышло, однако, иначе. Ее, к немалому изумлению сослуживцев, захотел видеть сам товарищ Каменев. Лев Борисович был очень вежлив и чрезвычайно настойчив, прося ее, «самого опытного сотрудника», не покидать новорожденный сектор. Зотова, едва удержавшись от того, чтобы не поинтересоваться, куда подевали иных, еще более опытных, хотела сказать твердое «нет», но Лев Борисович внезапно принялся рассказывать о своем старом друге, опытном враче, который тоже не советует ей уходить со службы. «Ради добрых дел должно претерпеть, матушка», – твердо, без улыбки заметил секретарь ЦК, и Ольга поняла, чьи слова слышит.