— Нет, не расстроилась. Васнецова, она всегда такая. — И попыталась объяснить: — Когда она входила в офис, с порога шутила, и народ как просыпался. То ходили еле-еле, переругивались, а стоило ей войти — и все улыбаются, громко разговаривать начинают, смеются, даже из других отделов приходят пообщаться с ней. Она острит постоянно, она так разговаривает, у нее так мысли устроены, образ мышления. Я большую часть того, что она говорит, не понимала…
Длинно, громко и раздражающе прозвенел второй звонок. Юлька дождалась, когда он закончится, и продолжила говорить:
— Но знаешь, Даша единственный человек за всю мою жизнь, который извиняется передо мной.
Она всегда искренне извинялась, когда шутила и замечала, что я тоже слушаю. Подходила ко мне и извинялась, но так, чтобы только я слышала и чтобы не давать повода остальным надо мной шутить. Я понимала.
Юлька помолчала, допила остатки шампанского, поставила бокал на стол и задержала на нем взгляд.
— А однажды она мне предложила: «Юль, давай я тебе объясню самые распространенные анекдоты, логику интриги, шутки. И мы их запишем, чтобы ты их знала и не терялась, если их при тебе расскажут, особенно в незнакомой компании. Чтобы ты могла себя более спокойно чувствовать». И она мне записала больше тридцати анекдотов и объяснила эту логику-интригу. Специально для этого со мной после работы оставалась. И я поняла основное, что весь смысл шутки именно в том, что логика там нарушена. Я все, что она записала, наизусть выучила, и действительно мне стало намного легче. — Юлька посмотрела на Власова. — Мне ее очень не хватает. Я рядом с Дашей чувствовала себя спокойной, защищенной, как с папой. Но она так неожиданно ушла из корпорации. Она сделала блестящую карьеру за несколько лет, ее кандидатуру уже утвердили, и через два месяца Даша должна была занять должность одного из руководителей в управлении. Но она все бросила и ушла. Так никто и не знает почему и куда…
Ее прервал третий громкий звонок. У Юльки поменялось выражение лица с грустно-задумчивого на сосредоточенное и деловое. Она сняла сумочку со спинки стула и твердо заявила:
— Идем. Надо досмотреть спектакль.
Власов про себя от души выругался.
Второй акт спектакля прошел без его участия, нет, физически он присутствовал, сидел рядом с Юлей и думал, посмотрев на нее, что выражение ее лица скорее соответствует наблюдению за проведением лабораторного опыта: что происходит, не совсем понятно, а итог туманен.
За каким хреном ей вообще дался театр, если большую часть происходящего на сцене она не догоняет, не просто, не криво, не боком — никак не догоняет отсутствующим рудиментарным органом? Впрочем, это ее дело.