— Стаська, я не понял, ты меня что, ругаешь или защищаешь? — подивился ее расспросам Степан.
— Разумеется, защищаю! Ото всех на свете и от тебя самого! Кому же тебя защищать, если не мне! — иронично возмутилась Стаська. — Это я так расспрашиваю, чтобы понять, что так сильно тебя мучает.
Он припарковался возле Аниного подъезда, вышел из машины, поставил ее на сигнализацию, но в подъезд не пошел, остановленный последним Стаськиным высказыванием.
— Да все сразу, — признался больше себе Степан, — и что не заметил ее болезни, пропустил, врач называется, и что принял решение расстаться, но не могу признаться ей сейчас в этом, а молчанием вроде как надежду даю, и Ежик с Ольгой Львовной напуганы, и не бросишь их…
— И что не любишь ее и никогда не любил, — подсказала Стаська, — и чем дольше ты рядом с ней, в ее проблемах, тем сильнее тебе хочется слинять? Это больше всего?
— И это, Стасенька, и это…
«И то, что безумно хочу к тебе, но не могу!» — подумал Степан, это совсем уж неподъемная тема для них обоих. Он даже слегка струхнул, что Стаська, ничего не боящаяся и не признающая между ними условностей, произнесет эти слова.
По старой привычке струхнул.
Она не сказала, но Больших почувствовал, что услышала его и без слов и все поняла.
— И она тебя тоже не любила, — поразила новым заявлением Стаська. — Если б любила, не скрывала, что ей плохо! Я вот железно обещаю, даже если ударю коленку, первым делом прибегу к тебе жаловаться и стонать!
— Я поцелую, подую, и все пройдет! — легко рассмеялся он.
Она молодец! Она вырулила из тяжелой темы и ему помогла!
— Ладно, маленькая, я у сестрицы. Дениску к моим родителям, ее к Юре в больницу, потом обратная перестановка, Аньку с ребенком домой, наверное, у нее и останусь. А завтра на дежурство.
— Да, Больших, лазарет — твоя стихия! — посочувствовала Стаська.
Они попрощались без обещаний, звонков, встречи, даже намека на перспективу этого, туманную и неизвестную.
Степан поднимался на лифте на сестрицын этаж и вдруг осознал, что, не задумываясь, не отдавая себе отчета, как само собой разумеющееся рассказывал Стаське, где он, что делает и собирается делать! Надо же, а! Первый раз за всю свою жизнь он ставил женщину в известность о своих планах, распорядке дел и событий, делился мыслями и переживаниями! Даже за долгую жизнь с Надеждой он никогда такого не делал, не болтал по телефону с ней, сообщая о делах и планах. Это ему как-то и в голову не приходило, и она не просила и сама не торопилась отчитываться.
У Больших стало так тепло на душе, светло от осознания нового, вошедшего в его жизнь, и от открытия, что это, оказывается, здорово, когда хочется кому-то родному, волнующемуся и переживающему за тебя и бесконечно дорогому тебе, рассказать, как твои дела, самочувствие, переживания, где ты и что делаешь.