Суперспециалистом.
И еще он понял, что учиться придется всю жизнь, сколько он будет здесь работать. Каждая новая ситуация, выезд на происшествие — уникальны, неповторимы и преподносят свои специфические особенности, так что приходится ориентироваться на месте, применяя весь уже накопленный опыт, добавляя к нему новые знания.
То, что надо! Именно то!
Порой ему казалось, что он работал здесь, с этими людьми, в таких постоянно экстремальных условиях всегда.
Событие второе и неизбежное произошло, когда он проработал на новом месте где-то около полугода.
Все классически, выдержано в жанре любимого народного анекдота…
Он на день раньше вернулся из экспедиции: что-то там не стыковалось в высших межгосударственных делах, и их раньше времени сняли с места и отправили домой.
Степан открыл дверь, вошел в квартиру, скинул с плеча тяжелую сумку на пол и притормозил дальнейшее движение, остановленный услышанным — по огромной пятикомнатной квартире, выдержанной в стиле минимализма, свободно и радостно разлетались громкие восклицания шедшего к апогею горячего секса.
Он намерено громко хлопнул входной дверью — предупредить о своем появлении, чтоб не доводить анекдот до абсурда. Еще выплывут в чем мать родила из спальни, столкнутся с нерадивым мужем, и прошел в кухню.
Переполошенный шепоток, шелест торопливо натягиваемой одежды, осторожные шаги, хлопок входной двери…
— Это ничего не значит! — по-деловому заявила Надежда, входя в кухню в легком шелковом пеньюарчике.
— Надь, нам давно следовало развестись. Зачем тебе лишние трудности: прятаться от мужа, встречаться тайком?
— Я тебя так просто не отпущу!
Она нервно прошлась по кухне, достала из шкафчика замысловатую бутылку коньяка, сняла с дуги над барной стойкой два бокала, села напротив него, но снова вскочила, порылась в ящиках, вернулась назад с пачкой сигарет и зажигалкой, закурила. Раньше он никогда не видел, чтобы она курила. Налила коньяк в бокалы, затянулась сигаретой, посмотрела на Степана и твердо, железным тоном повторила:
— Я тебя не отпущу! — и выпила одним глотком свой коньяк.
— Я не твоя комнатная собачка «отпущу — не отпущу»! — проигнорировав предложенный коньяк, резко ответил Степан. — Мы давно чужие друг другу люди, и это не переросло в ненависть только потому, что мы оба слишком много работаем и практически не общаемся и не видимся.
— Это не имеет значения! — отвергла она все его слова и плеснула себе в бокал еще коньяка.
— Как раз это и имеет значение!
Он почувствовал себя разбитым стариком. Многолетнее молчаливое противостояние, непримиримые жизненные позиции, внутренний укор, переросшие в равнодушие и безразличие, — вымотали, выжгли его изнутри. Эта тихая домашняя война что-то исковеркала в нем, опустошила.