— Хорошо.
Она непонимающе уставилась на него, совершенно сбитая с толку.
— Хорошо? — Вот, значит, как он отреагировал на то, что она была готова обрушить на него свой гнев? — Хорошо? Вы хотите, ч-чтобы я злилась на в-вас?
— Ради вашего же блага.
— Что ж, не смею разочаровывать дорогого гостя, — бросила она и проскользнула мимо него к двери.
Неудобство хромоты заключалось в том, что с этим недугом практически невозможно было сердито топнуть ногой. Разумеется, это был не единственный и отнюдь не главный недостаток, но в данный момент именно это обстоятельство досаждало Эви сильнее всего.
Стиснув зубы, она двинулась по коридору неторопливыми мелкими шажками, которые одни только и позволяли ей сохранять ровную походку. После того как она серьезно повредила ногу — карета, в которой она ехала, перевернулась, — быстрая ходьба стала ей заказана. Но если специально не присматриваться и не вслушиваться в звук ее шагов, то было практически незаметно, что она слегка припадает на одну ногу. Все это, конечно, было очень хорошо и даже замечательно, но сейчас ее увечная нога не дала ей возможности хлопнуть дверью и выскочить вон из комнаты с выражением высокомерного презрения на лице, как того недвусмысленно требовала ситуация.
Нет, вы только подумайте, он сказал «хорошо»!
Перешагнув порог своей комнаты, Эви с грохотом захлопнула за собой дверь, что доставило ей хоть какое-то удовлетворение.
Она попыталась собраться с мыслями и упорядочить свои расстроенные чувства. Она была в ярости, это само собой разумеется, но отнюдь не весь ее гнев был направлен на Мак-Алистера. Изрядное его количество она приберегала для собственной персоны.
Какой дьявол в нее вселился, что все эти месяцы она, как последняя идиотка, надеялась, что Мак-Алистер вернется в Халдон и припадет к ее ногам с букетом цветов и сборником лирических стихов собственного сочинения? Неужели она ожидала нежных признаний в любви, открытого ухаживания и даже — о Боже! — предложения руки и сердца? Глаза девушки метали молнии, она была готова обвинить во всех смертных грехах ни в чем не повинную дверь, так что едва не принялась пинать ее носком туфельки. Остановило ее лишь соображение, что больно станет ей самой, а отнюдь не двери. Это будет уже слишком, решила Эви и, постаравшись взять себя в руки, упала со вздохом в мягкое глубокое кресло.
Я же не хочу выходить замуж, напомнила она себе. Тем более что на память мне остался всего лишь поцелуй. Один-единственный поцелуй мужчины, которого она едва знала. Совершенно очевидно, он не питал на сей счет никаких иллюзий и вовремя заметил, что она позволила себе увлечься и выстроить воздушные замки на ровном месте, то есть из ничего. Вот почему он предпочел вызвать ее гнев, а не иметь дело с влюбленной коровой.