В назначенный день Давиденко прибыл в церковь, благочестиво отслужил молебен, после чего диакон отвёл его в притвор. Стены, покрытые белой штукатуркой, отполированной под мрамор и украшенной узорчатой позолотой, походили на дорогой китайский фарфор. С потолка свисала огромная хрустальная люстра. В ослепительно-белом облачении и митре, опираясь на посох, стоял возле алтаря архиепископ Гедеон. Золотым крестом он благословил склонившегося перед ним полковника. Протянув туго набитый конверт, Давиденко попросил принять даяния для нужд храма и не оставлять его без пастырского благословения и мудрых советов.
Архиепископ, растроганный не столько щедростью прихожанина, сколько его волнением, твёрдо обещал просить за него перед богом, и да поможет ему господь.
Потом, преклонив колено в исповедальне, Давиденко, как и было задумано, начал с событий, которые не занимали его так сильно, как измена жены. Прежде чем открыть глубину пережитых им чувств, рассказал о способах достижения целей, кратчайшие из которых, как правило, сопряжены с силовым давлением на тех, кто сопротивляется. На третьем эпизоде он прервался:
– Не утруждаю ли я вас, ваше святейшество, повестью о неспокойной жизни милицейского чина?
– Мой благородный друг, я душою слушаю тебя, и если бы обладал второй жизнью, хотел бы прожить подобно тебе.
Давиденко заметно успокоился.
– Не торопитесь, есть в моей жизни и тёмные пятна.
– Даже на луне существуют пятна только в четырнадцатый день её рождения. Мой Иосиф, удостой меня доверием.
Архиепископ улыбнулся, и лицо его стало круглым и добрым. Давиденко понял, что Гедеон заслуживает доверия, и перешёл к главному. Подробно, не пренебрегая деталями, он рассказал обо всём – и об измене, и о том, что сделал в плане наказания и что планирует сделать ещё.
– … но нет уверенности, святитель, что отомстив, обрету я покой. Что делать?
Гедеон пристальным взглядом измерил худощавую, не лишенную элегантности фигуру полковника Давиденко.
– Не сподобил господь бог наш видеть тихую жизнь. Увы, всевышний послал нам изменников в наказание за грехи наши! Прислужники ада вольности много себе дозволяют. Неблагочестиво! Сатане на утеху! Да будет над их головами пламя и пепел!
Архиепископ минуту молчал, а Иосиф Григорьевич не осмелился нарушить раздумье владыки. И вдруг зазвучал голос. Нет, это не был голос наместника бога на земле, – нежнейшие звуки лютни разливались в воздухе. И казалось, ангелы, легко взмахивая крыльями, услаждают правоверных сладчайшим ветерком.
В смятении Иосиф Григорьевич откинулся к стене. Он моргнул раз, другой. Да прославится имя господа! Бледный, с трясущимися руками внимал он неземному голосу.