В больнице с ней долго не желали разговаривать. Дело в том, что страхового полиса Саша не имела, да и прописана была в далекой Губернии. Последнее слово, как обычно, сказали деньги – хрустящие бумажки с радужными картинками северного русского города. Саше была оказана квалифицированная медицинская помощь. Смотревший ее врач заметил равнодушно, что шансов сохранить ребенка у Саши мало, практически совсем нет. Она пыталась спорить, настаивать, автоматически совать деньги, плакать. Ничего не помогло.
– Нельзя! – уговаривала ее пожилая акушерка. – Теперь мы отвечаем за вашу жизнь. Не плачьте, у вас еще будут детки.
Но Саша, уже не сдерживая спазматических рыданий, зачем-то стала рассказывать акушерке, что ее муж погиб и ребенок – последнее, что осталось после него.
– Тем более хорошо, – обрадовалась старушка. – Нужно больно – нищету разводить… и безотцовщину, – пробормотала она, подумав. – А так все само собой получилось… Тихо и без греха.
Всю ночь, не смыкая глаз, Саша думала о том, как сложилась бы ее судьба, останься она в городе. Надо было не о себе беспокоиться, тем более не о деньгах… Нужно было спасать ребенка – последнюю память о Стасе. Он так мечтал о сыне… Выходит, пустившись в бега, она предала Стаса. Конечно, предала не сознательно, она вообще ничего не соображала, у нее был шок. Но чувство вины обжигало и мучило, и никакой шок оправданием не казался.
Утром ее покатили в операционную…
– …На красной линии гипотетического бульварного кольца находится еще одно интересное знание. Дом, расположенный на углу Климентовского переулка и Ордынки, вы видите его слева по ходу движения. Дом перестроен в 1885 году специально для Мариинского женского епархиального училища, а прежде в нем располагалась иконописная школа. Вновь открытое учебное заведение предназначалось для девочек из семей духовного сословия. Выпускницы получали право работать домашними учительницами. Принимали сюда с десяти – двенадцати лет, обучение было платным. С приходящих учениц духовного сословия брали пятьдесят рублей в год, с других – семьдесят рублей. Полный пансион для девиц духовного сословия стоил сто три рубля, для остальных двести семьдесят пять рублей. После октября 1917 года училище было закрыто – зачем трудовому народу нужны домашние учительницы из духовного сословия? В здании открыли Институт красной профессуры, где готовили красных вождей для будущей мировой революции. По принципу: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Но во время Великой Чистки тридцатых годов большинство красных вождей перестреляли вместе с их профессорами, называя их бешеными собаками, а институт закрыли. Высшие кадры партии правительства СССР шлифовали теперь в новом учреждении, которое было строжайше засекречено и о котором на московских верхах ходили самые невероятные слухи.