Едва они сошли по узкому металлическому самолетному трапу на бетонную площадку, залитую ярким искусственным светом, как к Шталману подошло два офицера. Не обращая ни на кого внимание, один тут же начал торопливо докладывать:
— Господин штандартенфюрер, подготовительные операции завершены, звонил обергруппенфюрер Каммлер, просил, чтобы по прибытию вы срочно связались с ним, «Андромеда» заняла исходную позицию.
Шталман, преобразившийся Шталман, проговорил сухо, деловито, и даже жестко:
— Звонки из Берлина? Нет? Тогда через четыре часа эвакуировать наши команды с объектов «Герхард» и «Елена». Проконтролировать уничтожение объектов. Вызовите ко мне Тамма, он будет сопровождать наших гостей. Еще: кто-нибудь из дам «Врил» еще здесь?
— Мария и Сигрун.
— Хорошо. А теперь, давайте последние данные. И быстрее, быстрее, штурмбанфюрер.
Шталман спешно удалился в сопровождении офицера, и на какое-то время Ванник и Бочкарев оказались одни. Эсесовцы, летевшие вместе с ними, последовали за Шталманом, а разведчики остались стоять у замершего летающего диска, казавшегося небольшим в огромном ангаре.
Недалеко от них находился на тонких опорах еще один «Ханебу», а за ним, скрытый его формами, третий летающий диск, гораздо больших размеров, и других очертаний.
Металлические фермы делили зал на части, ровные линии пяти узких балконов – по числу этажей, опоясывали зал кругом и упирались в двухсекционные металлические ворота, у которых стояла охрана. Пять человек, две пулеметные точки с тяжелыми МГ-131.
Мимо двое служащих прокатили на тележке большой баллон. Возилась обслуга у второго летающего блюдца, длинные мощные кабели, извиваясь по бетонному полу, исчезали в чреве аппарата. Кто-то быстро шел по балкону второго этажа, стуча ботинками. Что-то гудело равномерно и громко.
Здесь шла безостановочная работа, здесь торопились, боялись не успеть, спешили. В другое время Бочкареву пришла бы мысль сухая и деловитая: гранату сюда, две – туда, а затем поливать этот зал и людей в нем плотным свинцовым огнем, каждую открывающуюся дверь, каждое попытку движения, но сейчас отчего-то перекатывалось в душе иное чувство. Необъяснимое, без названия, родной брат ощущения, родившегося в темных коридорах «Герхарда». Чувство времени, которого осталось совсем немного, минут пять, не больше по календарю апреля, и оно осеняло своими неумолимым ходом здешнее движение, здешнюю поспешность, боязнь опоздать, отчего они приобретали совсем иной вес и значимость…
— Вы ничего не чувствуете? — спросил Бочкарев.
— Что именно? Звуки? За нами кто-то наблюдает?