И что же, что следует из этого?..
А прежде всего то, что Свэн не должен иметь возможности оспаривать эту вполне справедливую сделку.
С этой мыслью Йенсен подошел к краю трещины.
– Послушай, Яльмар, – сказал он насколько мог дружески, – ты должен дать мне слово, что не станешь оспаривать эту расписку.
Сквозь донесшееся снизу всхлипывание Йенсен едва разобрал:
– Ты человек или нет?.. Дай веревку.
"Ишь хитрец, – подумал Йенсен, – ответа ведь не дал". И он крикнул:
– Ты меня не проведешь! Я должен знать, что ты не станешь хитрить, когда я тебя вытащу.
Ответом ему был плач утратившего власть над собой Свэна.
Йенсен в раздумье постоял над пропастью. Ведь если этот недотепа распустил нюни и хитрит уже сейчас, когда его жизнь в его, Йенсена, руках, то стоит ему почувствовать себя в безопасности...
– Не валяй дурака, Яльмар, – крикнул Йенсен. – Скажи только, что ты обещаешь быть честным.
Рыдание внизу прекратилось.
Казалось, Яльмар не слышал того, что говорил Кнут, и видел только его глаза. Он приподнялся на руках, и из его перекошенного рта вырвался нечленораздельный крик.
– Ты... ты... – это было единственным, что разобрал Иенсен.
Свэн вскинул кулак, чтобы погрозить Йенсену. Испуганные этим движением собаки Свэна метнулись и соскользнули с уступа. Грохотом, гулом и воплями преисподней брызнула ледяная пропасть в лицо Йенсена. Почва поползла у него из-под ног. С шевелящимися от животного ужаса волосами он бросился прочь от трещины.
Прочь! Прочь!.. Как можно дальше!
Уже сидя в избушке, он ясно представил себе, как, увлекаемые собаками, скользнули в пропасть и сани. А за санями... Да, конечно, за санями и Яльмар...
Йенсен долго сидел, тупо глядя на крошечный огонек пятилинейной лампочки, и думал о том, что теперь будет. Ведь если судьи скажут, что он должен был сначала вытащить Свэна, а потом уже торговаться...
Глупости! Никто не имеет права требовать чего-либо, пока не сговорились о цене!..
И все-таки...
Записная книжка Свэна лежала открытой на странице, где начиналась запись добытых мехов. Но Йенсен не смотрел на эту запись. Его взгляд был по-прежнему устремлен на мигающий язычок лампы, в которой догорали последние капли керосина. Перед Йенсеном стояла недопитая бутылка спирта; рядом – закопченный до черноты чайник с растопленным снегом и пустая кружка. Казалось, Йенсен забыл даже о намерении хлебнуть разбавленного спирта, чтобы хорошенько уснуть и не слышать раздававшегося за стенами избушки воя собак.
4
Погруженный в зимний полусон, Нью-Олесунд казался мрачным, совсем нежилым. Только в стороне шахты изредка грохотали пробегающие на высокой эстакаде вагонетки с углем. Впрочем, шум от порожняка был еще больше. Но вагонеток было так мало, они катились так редко, что, в общем, это почти не нарушало царившей в поселке тишины. Домики шахтеров на краю поселка темнели толевыми стенами по сторонам глубоких снежных траншей – улиц. По одной из таких траншей, поскрипывая полозьями, двигались двое тяжело груженных саней. Йенсен правил собаками, направляя их к высокому дому, стоящему немного на отшибе, в стороне бухты, там, где было совсем тихо, так как туда не долетали даже грохот вагонеток и свисток паровозика-кукушки.