Рыба лежит слишком близко к огню.
По мере того, как ее серебристое тельце вращается на шампуре, чешуя пузырится и шипит, а глаза выскакивают, как перегоревшие предохранители. Человек, занятый приготовлением ужина, не замечает или не обращает внимания.
Штурман сидит у края свежей костровой ямы, вырытой у входа в его бамбуковый особняк, прямо у двери. Сегодня он нарядился. Фиолетовый бархатный пиджак, чистая белая рубашка, длинные штаны, заправленные в сапоги, которые ему все еще как раз, и чужой шелковый галстук, чтобы костюм был как полагается. Он даже побрился. Поверх его светлых кудрей слегка набекрень надет настоящий цилиндр.
— Кто хочет есть? — спрашивает он, глядя на Селесту и Эмерсона. Они молчат и смотрят на огонь, как будто завороженные верчением рыбы на примитивном гриле. Оба одеты в красные рубашки, которые уже так износились, что в тусклом свете кажутся коричневыми.
— Не стесняйтесь, — говорит Штурман, отрывая кусок от рыбы и кладя его на тарелку. Он встает, чуть не поскальзывается и садится рядом с Селестой. — Я знаю, ты весь день не ела. Разве что украдкой от меня.
Девушка смотрит на еду и энергично качает головой. Она издает отчетливый умоляющий звук, обозначающий отказ, который, кажется, удовлетворяет Штурмана.
— А ты, Эмерсон? — улыбается мужчина в цилиндре и отрезает большой кусок от рыбы армейским ножом, извлеченным из заднего кармана. — Ты хорошо себя вел?
— Да, — отвечает рыжий, глядя себе под ноги. — Хорошо, Питер.
— Ну разумеется. Как всегда.
Штурман втыкает нож в мясо и подносит его к Селесте, которая машинально открывает рот. Затем его взгляд тускнеет, и он одним поворотом запястья отправляет мясо в костер. Он садится перед девушкой на корточки. Ее губы начинают дрожать от такой резкой перемены настроения.
— Сначала, — произносит он, втыкая нож в песок, как в чью-то грудь, — мы обсудим телеграфические навыки Селесты. Обсудим, милая?
Синие глаза Селесты распахиваются так широко, что верхних век становится не видно, а из ее глотки доносится что-то похожее на жалобное мяуканье. Она отодвигается от Штурмана и смотрит на Эмерсона в поисках поддержки. Но напрасно.
Штурман достает пустой блокнот и машет им перед перепуганной девушкой. Он качает головой, гневаясь, как лучший друг, которого предали.
— Кем ты меня считаешь, что решилась на такое? А? Может быть, я жесток? Я что, плохо с тобой обращаюсь? Когда я тебя спрашиваю, нравится ли тебе здесь, ты всегда киваешь. Так скажи мне: ты что же, врала все это время?
Селеста издает звуки, похожие одновременно на вскрики и всхлипы. Она качает головой и пытается выговорить слово, скорее всего — «умоляю», но у нее получается лишь «ума-а». Эмерсон, сидящий рядом с ней, начинает раскачиваться взад-вперед, не отрывая взгляда от огня, который уже целиком накрыл рыбу и медленно пожирает ее.