В неоновом сердце Сильвии, должно быть, что-то зашевелилось. Как по заказу, она прерывает беспокойные мысли обоих мужчин, включив песню про вечную любовь, от которой Толивер подскакивает на стуле.
— Надо съездить к нему и покончить с этим, — говорит Толивер, подходя к автомату и пытаясь прервать его плач. Но сколько бы кнопок он ни нажимал, Сильвия не желает молчать.
Бармен хмурится и качает головой так яростно, точно хочет стряхнуть ее с плеч.
— Мы пробовали его остановить. Помнишь, чем это закончилось? Не можем мы туда пойти. Он сидит на своей территории, мы не вмешиваемся. Таковы правила, и…
Голос Толивера срывается на крик:
— Правила? Хочешь поговорить о правилах? Последние два года они что-то не работают. Что насчет этих живых игрушек, которых мы позволяем ему держать у себя? А? Он ведь обещал, что не будет отсвечивать. А потом нарядил этого бездомного и подослал к нам. Это называется не отсвечивать? Черт!
Тень подходит и выдергивает шнур Сильвии из розетки. Ее голос умолкает постепенно, по мере того как замедляется вращение пластинки.
— Он стареет, — заключает бармен. — Становится старым и неосторожным.
Толивер смотрит на автомат, как будто ждет, что он заговорит.
— Или он хочет нас выманить.
Тень открывает ящик, достает револьвер и с треском опускает его на стойку.
— Ну что ж, он нас выманил. Ему это не сойдет с рук так легко, как в прошлый раз.
Толивер подходит и снимает фотографию со стены, просто протянув руку. Он протирает пыль со стекла, и на снимке проступает ряд улыбающихся членов экипажа, поднимающих парус на «Ла Вентуре» десять лет и много жизней тому назад. Он обнимает раму с такой силой, что стекло трескается о его грудь.
— Я уж и не помню прошлого раза, — говорит он, мечтая поверить в собственные слова. — Давно дело было.
— Зато я помню, — отзывается бармен, заряжая револьвер. — Я помню все.