Такой наглости в присутствии единовластного короля Пёсьего острова не позволял себе никто. Даже те, кто знал, что им предстоит умереть. Даже фонари перестают трещать и висят в полном молчании, ожидая, как король отнесется к оскорблению Якоба. Селеста сжимает кулаки. Ее губы сжаты так плотно, что кажется, будто ее рот кто-то нарисовал карандашом.
Штурман потирает лоб, как будто пытаясь что-то вспомнить. Никто в комнате не знает, что пески пустыни снова наступают на его измученный разум, накрывая ароматные цветы, которые он взращивал целую жизнь. Он моргает. Улыбается. И снова смотрит глазами двенадцатилетнего.
— Я пойду спать, — заявляет король, царапая кольцами пистолет и отправляясь в заднюю комнату. — Ты позаботишься о них, мой мальчик?
— Не волнуйся, Питер, — обещает Эмерсон, уставившись на Якоба и бесчувственного Гектора безжалостным взглядом. Он ждет, когда хозяин закроет за собой дверь, и только потом сходит с места. Селеста, не спрашивая разрешения, кладет руку на голову Якоба и вздыхает с облегчением. Затем она смотрит на зятя и хочет сделать что-то, чего не посмела бы за все время, что они находятся здесь.
— Сядь, — приказывает Эмерсон Якобу усталым голосом и открывает секретер с ракушками и наручными часами. Он что-то ищет в верхнем ящике.
— Если хочешь убить меня, хотя бы сделай это молча, — говорит Якоб. — Ты меня бесишь своим мушкетерством, понимаешь? У него заложница, я в курсе. Ты думаешь, я ничего не знаю?
Эмерсон поворачивается, обеими руками держа что-то черное и блестящее.
Вспышка — и Якоб закрывает лицо рукой. Еще одна вспышка, затем какой-то шум, затем рыжий поворачивается и закрывает ящик. Когда зрение Якоба проясняется, он видит, что Эмерсон размахивает руками, как будто обжегся. В каждой руке он держит по белому прямоугольнику и машет ими, как крохотными крыльями. Затем он останавливается и смотрит на полароидные снимки.
На одном Якоб, на другом Гектор.
Неловкость, от которой Якоб только избавился, снова наполняет воздух как грязная река. Эмерсон тянется к веслу над туалетным столиком и приклеивает два новых снимка туда, к выцветшим. Даже издалека Якоб может различить контур на том снимке, который оказывается рядом с его. Это женщина в красной рубашке. Ее рот открыт, ее глаза глядят удивленно. Видимо, это было недавно. Но ее время в тот момент истекло.
— Она была жива или мертва, когда ее сфотографировали? — спрашивает Якоб.
— Не знаю, — равнодушно отвечает Эмерсон. — Меня тогда здесь не было.
— Скольких он убил?
Но Эмерсон отворачивается, прикусив губу. Многих. Слишком многих.