– Полный мешок сахару! – крикнул Хиетанен в ухо Коскелы. – Говорит, даст только своему отделению.
– Такие вещи вообще-то нельзя реквизировать. Их никто не имеет права присваивать. Но мы будем держать язык за зубами и потихоньку съедим сахар. Только, конечно, надо поделиться со взводом.
– По мне, так пожалуйста. Но тогда сами и тащите на себе мешок…
Рахикайнен не договорил и вместе с мешком упал на землю, как и Хиетанен с Коскелой. В ту же секунду над ними просвистела очередь из ручного пулемета.Вот еще один требует свою долю, – Рахикайнен осторожно выглянул из-за мешка. – Во-он побежал. Прямо в кусты.
На краю поля сквозь кучу камней пробивался ивняк, валялись гнилые колья для сушки сена.
– Не стреляйте! Возьмем живым.
Они разделились и полукольцом двинулись к ивняку.
– Смотрите, чтоб не убежал.
– Руки вер! Руки вер!
Ответом им была очередь из ручного пулемета.
– Ити сута-а! Ити сута-а! Выходи, дадим сахару. Таваритс, ити сута-а!
В ивняке было тихо. Затем оттуда, к их удивлению, донеслись звуки, похожие на плач. Они переглянулись. Кто- то крикнул неестественно грубым голосом:
– Всыпьте ему! Кому охота это слушать, черт побери!
Защелкали затворы, солдаты взяли оружие на изготовку, но в это мгновение в ивняке взорвалась граната.
– Кто кидал?
– Никто.
– Он сам взорвал себя, братцы.
– Господи помилуй! – раздался чей-то удивленный возглас.
Они осторожно приблизились к ивняку.
– Вот он. Кишками наружу. Взорвал ее у живота.
Некоторые солдаты остались в ивняке, другие – и таких было немало, – взглянув на убитого, сразу же отходили.
– Нечего сказать, красивое зрелище.
– Да, война жестокая штука.
– «Чудесный день над Лапуа, угаснуть должен он. Фон Дёбельн ехал на коне…»
– Ну, теперь целую вечность будут пережевывать, – недовольно проговорил Хиетанен. – Кончайте копаться в потрохах, пойдем вперед. Мы должны примкнуть ко второму батальону. Я понесу мешок с сахаром.
Они прочесали окраину деревни. Время от времени где-либо слышался выстрел: русские солдаты в плен не сдавались. Они продолжали отстреливаться даже в самом безнадежном положении.
– Хотелось бы мне знать, кто скажет им за это спасибо, – заметил один из пулеметчиков.
У Сало на все был готов ответ:
– Они запуганы. Что будешь делать, когда знаешь, что твоих родных расстреляют, если ты сдашься.
– Ясно, ясно. Это каждому известно, – подтвердил Сихвонен.
Другие вовсе не так уж были в этом уверены, но спорить не стали.
За деревней они услышали крик:
– Не стреляйте, свои!
– Какой части?
– Четвертой роты.
Солдаты лежали на земле мрачные и неразговорчивые. Целый день они провели в тяжелых боях, отбивая попытки противника пробиться к своим и не давая помочь им извне. Даже сознание, что теперь все позади, не могло развеять их дурного настроения. Брюзгливо отвечали они на вопросы.