Сквозь хруст и треск послышались одобрительные возгласы.
Кто-то сказал:
– Нас теперь долго не введут в дело. Мы хорошо поработали сегодня.
– Не особенно на это рассчитывай, – сказал Лахтинен. – Сегодня все части порядком потрепало. Шуму и звону было столько, что весь свет ходуном ходил. Ты сам видел, как досталось ребятам из второго батальона.
Лахтинен попытался расхолодить своих не в меру воодушевленных однополчан. Оп не то чтобы хотел преуменьшить свершенное солдатами, но, верный своей привычке, непременно стремился добавить ложку дегтя в бочку общей радости.
– Если ровно не разделится, остаток мой, – сказал Рахикайпеи. – Я нашел мешок.
– А другого там ничего не было?
– Была пара крыс и мешок капусты. На что нам капуста? Ее слишком долго варить.
– Была бы у нас пшеничная мука и масло, можно было бы напечь оладий.
– Да, и еще бы ягодное варенье.
– Перестаньте! Мне от таких разговоров дурно делается.
Они скрутили цигарки из махорки, найденной в карманах убитых неприятельских солдат, и закурили, лежа на траве и болтая меж собой. Все казалось таким мирным, словно никакой войны не было и в помине. Пейзаж вокруг этой глухой деревни был прекрасен. На лугах пестрели яркие цветы, от высокой травы исходил крепкий аромат. Свежий вечерний воздух приятно освежал. По небу широкой грядой плыли облака: собирался дождь.
– Эй, ребята! «Лотты»!
– И командир!
По дороге шагал командир батальона в сопровождении адъютанта и двух «лотт». Осмотрев поле боя, адъютант сфотографировал «лотт» рядом с трофейным минометом. Потом они наткнулись на убитых русских, и «лотты», брезгливо наморщившись, проговорили:
– Фи, какие безобразные. Ах, как ужасно! – добавили они, наткнувшись на человека, у которого осколком вырвало мозг. А при виде санитарных автомобилей, доставлявших раненых второго батальона в полевой госпиталь, заметили: – Ах, бедняжки, какие муки им пришлось испытать!
– Не было никакой возможности отправить их раньше, – сказал командир батальона.
– Вторая рота сама на время попала в окружение, когда перерезала дорогу.
– Да, война – это ужасно.
Одна из «лотт», Райли Котилайнен, вспомнила, что она женщина и что ей как бы положено повздыхать над увиденным. В действительности же душой она была далеко от всего этого; ее внимание было всецело занято адъютантом- видным офицером с тонким обхождением, очень образованным и владевшим четырьмя языками.
Был ли он тем самым офицером ее мечты, ради осуществления которой она, Райли Котилайнен, и стала фронтовой «лоттой», одураченная мифом о «лотте»- героине, раздутым Зимней войной и слабоумными иностранными корреспондентами, проявив патриотизм, который пять лет в средней школе вбивали в голову этой телефонистке-провинциалке?