А она молодец, подумал Данилов. Хорошо, что не предложила из вежливости зайти на чай. Нет ничего противнее формальной любезности. Ведь ясно же, что он ей не нужен даже как приятель. Да и какая дружба между мужчиной и женщиной?
Пока они шли, Саша провожал их взглядом. Они держались за руки; но даже не это его окончательно добило, а ее глаза. Мечтательные, точь-в-точь как у какой-нибудь Наташи Ростовой.
Добравшись до своего общежития на улице Главной, Данилов постарался навести о ней справки. Конечно, надо было сделать это раньше. Добрые люди рассказали ему, что прежде чем попасть в убежище, Настя несколько недель выживала одна. И этого ему было достаточно, чтоб понять многое, если не все.
«Некоторые такое повидали…» — вспомнил он ее слова. А она сама разве не повидала? Да, наверно, не меньше него. Но почему-то даже не попыталась поделиться, Сразу выставила барьер. И правильно. Нечего давать ему ненужные иллюзии.
А на следующее утро по приходу в школу его ждал разбор полетов.
— Сашенька, а почему вы отпустили детей раньше времени?
В сиропном голосе директрисы зазвенели стальные нотки.
«И ведь сдала какая-то сволочь…» — подумал Саша.
— Мы все успели пройти, — сказал он вслух.
— Есть такая штука как дисциплина.
Выслушивая отповедь, Данилов с трудом сдерживал усмешку. Его откровенно забавлял этот цирк. Что-то оставалось неизменным, например то, что женский коллектив из двадцати человек не мог быть дружной семьей. Скорее, он был хорошим террариумом, и попавший в него мужчина тоже должен почувствовать это на себе.
— Хорошо, Алевтина Михайловна, — произнес он, когда поток ее красноречия иссяк. — Этого не повторится.
Раньше он бы принял упрек как должное, но теперь что-то в нем изменилось. Он по-прежнему не любил говорить людям в глаза, что они сволочи, но давалось это ему не в пример легче, чем раньше. И он знал, что терпения хватит не больше, чем на пару таких случаев.
***
Потянулись дни, похожие один на другой. Изнуряющая работа в стройотряде — и интеллектуальный труд в роли преподавателя. Первая нравилась Саше больше, потому что отупляла.
И как-то незаметно август сменился сентябрем, и в одни прекрасный день в воскресенье, проснувшись и выглянув в окно, он увидел над павильоном раздачи продуктов плакат.
«ДЕНЬ УРОЖАЯ. В 18:00 в клубе Праздник. Танцы, выпивка, угощение, живая музыка!», — было написано красной акриловой краской на белом полотнище.
Данилов не сразу понял смысл этого мероприятия: урожай был более чем скромным. Их бригаду несколько раз бросали помогать «колхозникам», и он видел все своими глазами. Весной, как слышал парень от старожилов, только начал сходить снег, глубоко промерзшую землю стали размягчать, разводя костры, рыхлить и вносить тонны минеральных удобрений. Но, несмотря на мелиорацию, более-менее хорошие всходы были только в теплицах. За пределами парников росла только картошка, и та получалась карликовая, «тундровая». Поэтому на то, что рацион станет гораздо разнообразнее, он и не надеялся. По своему пайку Данилов заметил, что старую водянистую картошку сменила крепкая молодая, но количество ее осталось прежним. Наверно, дело было в желании администрации дать людям праздник посреди серой рутины, ведь до Нового года оставалось далеко, а весь российский официоз смотрелся бы просто смешно.